Скверное место. Время московское - Вадим Тихомиров

class="p1">Переливание крови – вот что это напоминало. От здорового с высоким гемоглобином к сирому и убогому, изможденному болезнями и длительным голоданием. А что, разве не велел Бог делиться?! Раз ты, паскуда, не делишься с сиротами и стариками, делись с нами! Ах ты делишься и с сиротками из детского дома, и со старичками из дома престарелых, ну так что тогда с нами-то жопишься? Мы-то чем хуже?!

Заводики и фабрики не сразу, но, поторговавшись, тоже начинали платить. И эта денежка была не чета копейкам с ларьков. Тут с одного месячного взноса иногда можно купить пяток новых иномарок. Но это было бы глупо и привлекло бы ненужное внимание. Деньги любят темноту, на свету они линяют.

И пока как на дрожжах росли в тайниках пачки денег, отдыхая в тишине от ультрафиолета и собственного хруста, у Фридмана возникло необоримое, от которого он потерял покой и сон, желание непременно вложиться если не в недвижимость, то хапнуть не просто предприятие, а что ни на есть градообразующее, которое все еще пашет день и ночь без простоев и забастовок, аки пчела. ДСК. Домостроительный комбинат.

А что, человечество всегда строило, даже во время войны, разрушив одно, сразу принималось закладывать фундамент другого. А подобная ниша в сложном, запутанном перестройками и нововведениями мире под названием Россия дорогого стоила и стоить будет еще дороже.

Но останавливало то, что руководил домостроительным комбинатом не абы кто, а Герой Социалистического Труда Мордвинов Иван Терентьевич. Уж и никакого социализма в помине не было, уж потрескались архивные кинопленки с его участием, а он сидел незыблемо в своем кресле и время от времени всех приходивших к нему рублем или долларом одолжиться на своем стальном кукане молча проверчивал.

Глыба, а не человек! Просто так на хромой кобыле не подскочишь. Тут требуется долгое ухаживание с преподношением всего чего угодно, да не цветов и шоколадок. Даже герои прошлых пятилеток не против и дальше жить без материальных проблем. Смущало, что и друзья его были ему под стать, то есть все те, кто имел хоть какую-нибудь власть в городе и области. Кланялись при встрече первыми и сразу интересовались, куда ведет жизнь генерального директора областного ДСК, к оптимизму, то есть к победе капитала, или в сторону противоположную, к пессимизму, то есть к больничной койке. Ответы были чаще всего жизнеутверждающими, потому как Мордвинов все еще верил в победу коммунизма пусть даже в отдельно взятом ДСК. Так что, если почувствует слишком сильную хватку на своем горле, может и возопить во всеуслышанье: «Доколе терпеть этот грабеж?»

И тут уж эти местные газетенки и телеканалы, так называемые средства массовой информации, эти поборники новой свободы слова и демократии, разгавкаются так, что не заткнешь. Тут, конечно же, найдутся принципиальные журналюги, которые проведут свое расследование, и неизвестно, в какую копеечку оно может влететь и сколько флаконов нашатыря и зеленки потребуется, чтобы остаться не при делах.

Да, конечно, на все требовалось и время, и – этого у Руслана уж точно не хватало – такт и обаяние. Хоть Мордвинов и не переносил на дух небритых кавказцев, но светиться перед ним лично смысла тоже не имелось, потому как и к сынам Израилевым он тоже не спешил в объятия. Но и других людей у Бориса Петровича для этих целей не было. В конце концов, не создавать же дополнительный штат жуликов славянской наружности, эдаких эльфов, непременно добрых лицом и мягко стелющих перспективами прямо под грузное тело Мордвинова. Тем более что это, по всей видимости, ничего хорошего бы не дало. Упертый черт!

Да, это был крупный кусок. Огромный. Принять его на свой баланс показалось Фридману делом чести. Если не он, то кто же? Или Мордвинов перестал бояться смерти? Он что, думает, этих детей гор остановит его семиэтажный мат? И не с таких «заговоренных» и уши слетали, и головы. Надо было брать его, пока старческий маразм совершенно не испортил характер директора ДСК и не сделал его окончательно недоговороспособным.

И он приказал Руслану думать. И Руслан задумался. Прежде всего он начал собирать всю возможную информацию о Мордвинове, его окружении и о тех, кто трется вокруг него.

Как оказалось, не так все было просто. По имеющимся данным, крутился возле ДСК, и крутился небезрезультатно, человек Хрома, некто Дорин, оказывая директору все полагающиеся в таких случаях знаки внимания. И с этой стороны зайдет, и с другой подрулит. И самое главное, что весь этот «оживляж» совпал с избранием нового губернатора. Видимо, и Шитов просек, откуда у большого благополучия растут ноги, и готовился прожить остатки дней на полном обеспечении от будущих российских новоселов, потому за компанию с Хромом встал в боевую стойку. Уже было ясно, что сделка в том или ином виде не за горами. И как тут всунуться?

И тут Борису Петровичу неожиданно повезло. Пропал директор одного из областных винно-водочных заводов. Выехал с работы к себе в загородный дом, а к месту назначения не добрался. Сразу было понятно, что человек солидный не в загул ушел, а попал в чьи-то жесткие руки. Тем более что жена его была не просто домохозяйкой, а правой рукой, хорошо осведомленной о бизнесе супруга. Она сразу рассказала, что мужа уже на протяжении нескольких месяцев заставляют переписать предприятие на непонятных персонажей, которые взамен обещают некоторую сумму денег – понятно, что смешную, – и возможность под их крышей и дальше работать директором.

Кто это были? Семен Аронович молчал, хорошо понимая, что вот тут родную жену лучше не вводить в курс дела. Меньше будет знать, значит, и проживет чуть дольше его самого. Но и Семен Аронович был тертый калач. Он упирался всеми своими четырьмя конечностями и на сделку не шел принципиально, прекрасно понимая, что, переписывая завод на других, он самого себя превращает в пыль. Никто и никогда не будет ему ничего платить, и уже на второй после перерегистрации предприятия день он окажется на пенсии.

Отказ за отказом делал одну сторону переговорного процесса мрачнее и агрессивнее, другую – беспокойнее и молчаливее. Все шло к развязке, и просвет мог появиться только в виде яркого и манящего света в конце черного тоннеля. Но туда следовать не хотелось никак.

Можно было огородиться охраной, но выпущенная с приличного расстояния снайперская пуля окажется куда быстрее любого, пусть хоть самого расспецназистого телохранителя. Можно было обратиться в правоохранительные органы, но многих ли уберегли эти самые правоохранительные органы? Они сами себя-то не в состоянии были защитить,