Опаловая змея - Фергюс Хьюм

– Я ничего об этом не знаю.

– Знаете, знаете, так что садитесь и рассказывайте.

– Я проломлю вам голову! – закричал капитан, размахивая своими огромными кулаками.

– Попробуйте. – Херд поднял револьвер, но остался сидеть. – Рискните получить пулю в лоб. Фу, не будьте же дураком. Я стараюсь сделать все как можно проще. Поднимете шум, и я сдам вас полиции. Ночь в деревенской тюрьме охладит вам кровь. Садитесь, говорю вам.

Матрос оскалил зубы, как рычащая собака, и, казалось, собирался ударить сидящего сыщика, но внезапно передумал, прекрасно видя, в какой опасности находится, упал в кресло и, закрыв лицо руками, громко застонал. Херд убрал револьвер.

– Так‐то лучше, – любезно сказал он. – Выпейте немного рома и расскажите мне все, что знаете.

– Я невиновен, – простонал Джессоп.

– Каждый человек невиновен, пока его не осудит суд присяжных, – спокойно ответил Билли. – Считайте меня присяжным, и я рассмотрю ваше дело, когда все выслушаю. Вы невиновны в обоих убийствах?

– Леди Рейчел покончила с собой, – сказал Джарви, поднимая осунувшееся лицо. – Да, такое мое мнение, сэр. А что касается смерти Крила в Лондоне, то я его не трогал, клянусь, не трогал.

– Но вы видели его в тот вечер?

– Как вы можете это доказать?

– Очень просто. Норман – или Крил, если вам больше нравится его старое имя – незадолго до смерти отвез Пэшу на хранение кое‐какие драгоценности. Вы предъявили Пэшу бумагу, несомненно, написанную и подписанную стариком, в которой говорилось, что драгоценности должны быть переданы предъявителю. Итак, Крил не мог написать эту записку до того, как отнес драгоценности Пэшу, а значит, вы должны были встретиться с ним в те несколько часов между его визитом к Пэшу и смертью.

Это было доказано совершенно ясно, и Джессопу нечего было возразить.

– Я оставил его вполне живым и здоровым, – заявил капитан.

– В подвале на Гвинн-стрит?

– Да, в подвале, – признался Джарви.

– В котором часу?

– Примерно в половине девятого – скажем, между восемью и девятью.

– Ну, и что между вами произошло? – спросил Херд, спокойно покуривая.

Моряк заломил свои большие руки и застонал, а потом уронил голову на стол и зарыдал, прерывисто и хрипло выкрикивая слова.

– Мне конец, – выдохнул он. – Если бы я знал, что это произойдет… Нет… Мне не жаль. Это был сплошной кошмар. С тех пор как я заложил эту брошь…

– Значит, вы заложили брошь в Стоули?

Джессоп сел и вытер глаза.

– Да, я. Но я надвинул фуражку на глаза и застегнул бушлат. Никогда бы не подумал, что старина Тинкер меня запомнит.

– Не слишком ли опрометчиво с вашей стороны было заложить брошь в таком месте, где вас хорошо знали?

– Тогда меня не особенно хорошо знали. Я только заезжал туда время от времени, а потом уходил в плавание. Старина Тинкер видел меня пару раз, а потом я надел фуражку и… – Сильно потрясенный, шкипер начал повторяться, и Херд прервал его.

– Послушайте, – сказал детектив. – Вы говорите, что невиновны?

– Клянусь, это так! – выдохнул Джессоп.

– Что ж, тогда я буду трактовать сомнения в вашу пользу. Мое дело – не вешать невинных. Возьмите стакан рома и расскажите мне все, что вам известно, начиная с вашей первой встречи с Крилом и заканчивая смертью леди Рейчел и последней встречей с Крилом в подвале на Гвинн-стрит.

– А что будет после того, как вы все узнаете?

– Тогда я решу, что делать.

– Вы меня арестуете?

– Я уже арестовал вас. Не надо ставить мне условий, – сказал Хард жестко. – Уже поздно, и я хочу докопаться до сути этого дела прежде, чем мы ляжем спать. Выпейте немного рома.

Видя, что ему не остается ничего другого, как чистосердечно во всем признаться, капитан Джарви Джессоп больше не тратил времени на бесполезные причитания. Он легко мог бы раздавить Херда, хотя и рисковал при этом быть застреленным. Но на шум драки сбежались бы люди, и Джарви понимал, что с полицией ему не справиться. Поэтому он взял себя на короткий поводок и притих. И когда он начал исповедоваться, то, казалось, испытал некоторое облегчение.

– Это был кошмар, – сказал он, вытирая лоб. – Я рад, что это дошло до вас, сэр. Я познакомился с Крилом, как его тогда звали, лет двадцать пять назад, случайно, если можно так выразиться. – Моряк бросил на детектива странный взгляд, который тот заметил. – Да, случайно, мистер Херд. Я обнаружил, что он держит здесь трактир, и поскольку это недалеко от Саутгемптона, я стал сюда захаживать, когда мое судно стояло на якоре. Мы с Крилом стали большими друзьями, и у меня было вроде как бесплатное жилье здесь… Да, сэр… Это твердый факт.

– Очень великодушно со стороны мистера Крила, – сухо заметил Билли, недоумевая, что недоговаривает сидящий перед ним человек.

– Он был вполне хороший друг, когда не был пьян, но выпивка превращала его в настоящего пса. Я видел многих пьяных во многих местах, – рассказывал Джессоп, – но никогда не видел никого, на кого бы так действовала выпивка. Пьяным он как взглянет на тебя, так и пырнет ножом.

– Но он явно предпочитал душить, а не резать.

– Погоди, приятель. – Шкипер сделал еще один большой глоток рома. – Я сейчас дойду до того вечера. Мы оба, как ты говоришь, были на взводе, а миссис Крил это не понравилось, и она легла спать с ребенком.

– Сколько лет было ребенку?

– Мод? Вроде бы ей было тринадцать или пятнадцать лет. Я не знаю точно сколько. А что?

Херд, увидев в этом признании подтверждение того, что Мод либо не была ребенком Крила, либо была незаконнорожденной и не могла унаследовать деньги, не смог полностью скрыть свои чувства. Однако, не желая выболтать лишнего, он извинился и попросил Джессопа продолжать.

– Ну что ж, приятель, – сказал капитан, наливая еще один стакан рома, – видишь ли, леди пришла в гостиницу раньше, и хозяйка уложила ее спать. Сам я ее вообще не видел, потому что пил в этой самой комнате с Крилом. Но он видел ее, – с нажимом добавил Джессоп, – и сказал, что у нее прекрасная опаловая брошь, которую он очень хотел бы заполучить, потому что ему нужны деньги, а хозяйка крепко держит его в узде.

– Крил разбирался в драгоценностях?

– Раньше он путешествовал, продавая драгоценности, – объяснил капитан. – Да, он мог в два счета оценить драгоценный камень! Но он сидел и пил со мной, и время от времени выходил из комнаты где‐то на четверть часа.

– Он потом еще упоминал