Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

— Я тебя не понимаю, Генрих. — Небе, стараясь скрыть волнение, тоже налил себе водки и выпил. Неуверенно поинтересовался: — Что-то сказал Хелльдорф?

— Пока нет. Но обязательно скажет. Ты чего-то опасаешься?

— Нет, конечно. Чего мне опасаться?

— Действительно, чего? Хелльдорф дурак. Своими долгами загнал себя в угол. Думал списать их, примазавшись к заговору. Пока надувает щеки, пижон. К нему не применяли методов устрашения. Но не сегодня-завтра... Хочешь допросить?

— Н-нет... Твои ребята справятся лучше.

Мюллер глубоко затянулся. Выдержал длинную паузу, с любопытством рассматривая старого приятеля, который никак не мог принять непринужденную позу под его угнетающе-пристальным взглядом. Потом он сказал:

— Всё, Артур, всё, эта затянувшаяся эпопея окончилась практически фарсом. Такая долгая мышиная возня, и — voila! — Гитлер контужен! Триумфальный марш! — Он хмыкнул, склонил свою крупную, тяжелую голову и мрачно произнес: — Война просрана. Теперь уж наверняка. Вопрос один: как больно нас будут резать. Вот что выходит, когда ефрейторы начинают таскать за бороды генералов. И что самое досадное: они-то уцелеют, вывернутся, а резать будут нас, простых исполнителей безумных приказов, от которых нам и самим тошно. Тухлыми помидорами всегда забрасывают артистов, а импресарио подсчитывают барыши.

Заметив, как Небе настороженно огляделся, Мюллер успокоил:

— Не волнуйся. У стен, конечно, есть уши. Но эти уши — мои. Где у тебя пепельница?

Небе торопливо передал пепельницу Мюллеру и нерешительно возразил:

— Вообще-то криминальная полиция везде занимается уголовщиной.

Мюллер саркастически улыбнулся:

— Это ты Сталину объясни. А заодно сохрани копию приказа рейхсфюрера о твоем назначении руководителем айнзатцгруппы «В», чтобы не подумали, будто ты добровольно отправился в Белоруссию убивать евреев и комиссаров. Не хочется вспоминать? Я тебя понимаю. Но не это сейчас важно.

— А что? Что сейчас важно? — вскинулся Небе.

— Не угодить под гусеницы танка, в котором сидят психопаты.

— Конечно. да. Но нам с тобой нечего опасаться.

— М-да, не ценят у нас умных людей. Да их и нигде не ценят. Оно же как: есть у тебя von или zu перед фамилией — и довольно. А что под фуражкой? Что? Гитлер? Идея? Верность? Тупость?.. Дрянная у тебя водка. Пей русскую. На худой конец, польскую. Хотя от нее изжога. Русская лучше. — Мюллер поставил стакан на стол и еле слышно спросил: — Скажи мне, Артур, зачем?

— Что?

— Зачем тебе это? Захотелось новых впечатлений? Бабы, власть, президент Интерпола. Чего тебе не хватало? — спросил он почти ласково. И внезапно заорал: — Что, черт возьми, ты устроил, Артур?!

Небе съежился в своем углу. Он всё понял.

— Я рассчитывал на тебя, а ты снюхался с идиотами Остера! Что они тебе обещали — место Гиммлера? Или мое? Бутерброд с английским джемом? Кругосветное путешествие? Ночь с Ритой Хейворт?! Ведь мы друзья, но ты ничего не сказал мне. Ни слова!

— Прости, Генрих, прости. Я запутался. Я просто хотел обезопасить себя. нас.

Мюллер снял шляпу с колена, выправил тулью и поднялся, намереваясь уходить.

— Многие считают, — спокойным голосом произнес он, — что тот, кто не способен на жестокость, гораздо благороднее того, кто способен. Но это не так. Если ты не способен на жестокость, то рано или поздно станешь жертвой того, кто способен. Я придерживаюсь такой точки зрения. — Он прикусил свою исчезающе тонкую губу и похлопал широкой, как лопата, ладонью Небе по щеке. — Хансен, — сказал он, — тебя помянул Георг Хансен из абвера, когда ему сломали челюсть. Так что — всё. День. Может быть, два. У тебя немного времени. Беги, Артур. Спрячься где-нибудь. Или придумай что-нибудь позабористей, чтобы убедительно исчезнуть.

После этих слов Мюллер надел шляпу и направился к выходу, в дверях обернулся:

— Я тут много наговорил лишнего, так что постарайся не угодить мне в лапы.

На другой день в квартире на Эрепштрассе прогремел взрыв. Как впоследствии показала экспертиза, взорвалась ручная граната М-39, в просторечии именуемая «яйцо». В квартире был обнаружен труп сухопарого мужчины в форме группенфюрера СС с кровавым месивом вместо лица. В нагрудном кармане лежали документы на имя Артура Небе. Одновременно в кабинете шефа крипо была найдена невнятная записка: «Ухожу из жизни добровольно. Устал. Нет сил переносить напряжение последних лет. Хайль Гитлер. Небе». Криминалистам понадобились сутки, чтобы установить: взрыв гранаты в той точке, где он был зафиксирован, не мог нанести столь значительных увечий лицу погибшего; более того, ранения лицевой части скорее всего произошли дня на три ранее. Небе был объявлен в розыск, исключен из НСДАП и СС, разжалован в рядовые, за его поимку было объявлено вознаграждение 50 тысяч рейхсмарок. Гитлер потребовал у Мюллера лично найти изменника и содрать с него кожу.

Все это время Гесслиц старался не высовываться, погрузившись в рутинную работу. То, что людей Небе еще не просеяли сквозь сито подозрений, говорило скорее о нехватке ресурсов, чем о равнодушии со стороны гестапо. Однако, казнив Хелльдорфа и изобличив Небе, в гестапо и впрямь поостыли к коллегам из криминальной полиции. На всякий случай Гесслиц предупредил Дальвига о сложившейся в РСХА ситуации, и в какой-то момент они даже слегка успокоились.

Гром грянул внезапно и как-то вызывающе глупо. То ли совсем уже потеряв голову и чувство реальности, то ли будучи беспробудно пьяным, на служебный номер Гесслица позвонил неизвестно где скрывающийся Небе и, когда тот снял трубку, попросил позвать к телефону Найди Гоббин. Гесслиц, узнавший голос своего шефа, коротко ответил, что фрау Гоббин работает в другом здании, и повесил трубку. Спустя сорок пять минут к нему в кабинет в сопровождении двух конвоиров явился гауптштурмфюрер — прямо с Принц-Альбрехтштрассе. Пока автозак вез его в Плетцензее, Гесслиц тщательно обдумывал свое положение. Несомненно, арест был спровоцирован идиотским звонком Небе. Вряд ли у них есть на него что-то еще, иначе он бы давно сидел в камере. Однако теперь, когда в связи с Небе он попал в поле зрения гестапо, следователи могут им крепко заняться: Гесслиц хорошо знал, как работает их нюх.

Долговязый следователь в звании криминалько-миссара, страдающий одновременно от простуды и жары в непроветриваемом кабинете без окон, засыпающим голосом более часа выспрашивал Гесслица: почему Небе позвонил именно ему? где он может прятаться? кто входит в круг его друзей? почему он позвонил