Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

все вероятные и даже невероятные обстоятельства, способные повлиять на ожидаемый результат, — и в какое-то мгновение всё смешает непредсказуемый случай. Разумеется, бывает он и счастливым, но на войне — во всех ее проявлениях — чаще всего добра от него не ждут.

Даже зная о предстоящем покушении на Гитлера, Гесслиц не мог представить размаха обрушившихся на Германию репрессий и уж тем более его последствий для себя.

Однако все пошло как раз так, как быть не должно, казалось, ни при каких обстоятельствах. К началу сентября Молох отмщения только вошел во вкус — уже подорвал себя ручной гранатой, избегая ареста, генерал-майор фон Тресков, отравился цианистым калием генерал-фельдмаршал фон Клюге, повешены в Плетцензее командующий оккупационными войсками во Франции Штюльпнагель, начальник полиции Берлина фон Хелльдорф, генерал-полковник Гепнер, приговорены к смертной казни генерал-фельдмаршал Вицлебен, генерал Фельгибель, военный комендант Берлина фон Хазе, арестованы десятки, сотни виновных и невиновных, в том числе их близкие родственники; детей, даже грудных, отдали либо в приют, либо в приемные семьи.

Гитлер запретил казнить мятежников как гражданских лиц на гильотине и расстреливать как военных: им предназначалась исключительно виселица. Чтобы казнь выглядела более устрашающе, специалисты тюрьмы Плетцензее предложили вешать осужденных на струнах от рояля, которые прикреплялись на потолке к крюку для подвешивания мясных туш. Так мучения могли тянуться до получаса, в то время как обычная петля или ломала шею, или удушала за несколько секунд. На всякий случай, чтобы агония не прервалась раньше времени, осужденным кололи сердечные стимуляторы. Конвульсии в металлической петле снимались на кинопленку при освещении софитов, как будто на подмостках уличного балагана разворачивалось жуткое представление. Пострадавший от взрыва в «Вольфшанце» группенфюрер Фегеляйн, муж младшей сестры Евы Браун, показал Гитлеру фотографии казни. Тот поморщился и вернул их ему со словами: «Мне неприятно на это смотреть. Но что делать? Возмездие должно быть суровым».

Когда дым от провального покушения Штауф-фенберга рассеялся, настало горячее время демонстрации бескомпромиссной верности фюреру. Вместо того чтобы затаиться, Небе ринулся в атаку, полагая, что, будучи на виду, он меньше рискует оказаться в прицеле внимания следователей гестапо. В первый же день он выдал ордер на арест нескольких малозначимых сотрудников своего ведомства, о которых ходили слухи в сочувствии заговорщикам. Кроме того, ему пришлось принять участие в задержании начальника полиции Берлина графа фон Хелльдорфа. Для Небе этот человек представлял серьезную опасность. Ветеран национал-социалистического движения, организатор еврейских погромов еще во времена Веймарской республики, балагур, повеса, карточный игрок, промотавший отцовское поместье Вольмир-штедт и вернувший себе состояние через вымогательство денег за спасение у богатых евреев, которых сам же и преследовал, не брезговавший присваивать предметы роскоши после того, как носители желтой звезды отправлялись в лагерь, обергруппенфюрер Хелльдорф связался с заговорщиками скуки ради — его привлекали таинственность, авантюризм и звонкие титулы участников. Фон Хелльдорф мог знать об обещании Небе распустить криминальную полицию, дабы она не воспрепятствовала перевороту, которое тот дал и не выполнил.

На четвертые сутки после покушения, ближе к ночи, в дверь секретной квартиры Небе на Эреп-штрассе, куда он втайне ото всех и в первую очередь от своей изнывавшей от ревности многолетней любовницы, инспектора крипо Найди Гоббин, таскал женщин всякого сословия и званий, раздался тихий, но настойчивый стук. Как раз в эту минуту шеф кри-по, чтобы хоть немного расслабиться, лихорадочно раздевал жену своего соседа по дому — молодую, дородную, как лимузинская корова, волоокую учетчицу со склада военной амуниции, которая томно сопротивлялась, задыхалась и призывно твердила: «Зачем это? ну, зачем это? ну, зачем это?»

Вцепившись в неподдающиеся застежки бюст-галтера, Небе пригнулся, как от подзатыльника, и замер в скрюченной позе. Кровь отхлынула с лица.

— Что такое? Кто это? — с изумленным испугом прошептал он.

На цыпочках, стараясь ничего не задеть, чтобы не произвести шума, в трусах и кителе, он подлетел к двери и встал перед ней, прислушиваясь. Стук повторился. На дверную ручку с кончика носа Небе шлепнулась жирная капля пота. Ему показалось, что звук ее падения был слышен даже снаружи. Раскрытой рукой он смахнул струящийся пот с лица. Приложил ладонь к груди, ощутив, как бешено колотится под ней сердце. Осторожно вынул из висевшей на вешалке кобуры вальтер. После небольшой паузы за дверью послышался отдающий гулким эхом голос Мюллера:

— Артур, не валяй дурака. Открывай. Я один.

Лицо Небе вытянулось. Никто, кроме пары доверенных лиц, не знал этого адреса. Мюллера здесь никогда не бывало. Неуверенным движением Небе повернул в замке ключ. Одетый в неброский костюм, в фетровой шляпе с шелковым кантом, похожий на страхового агента, перед ним стоял шеф гестапо — действительно один.

— Боже мой, Генрих, как ты меня нашел? — выдавил из себя Небе.

— Это было несложно. — Мюллер удивленно посмотрел на него и прошел внутрь. — У тебя бравый вид, — заметил он. — С таким, пожалуй, не повоюешь. Убери оружие, а то наделаешь шума.

Пока Небе натягивал брюки, Мюллер сунулся в спальню, где на кровати, прижав одеяло к подбородку, сидела насмерть перепуганная учетчица.

— Пошла отсюда. Быстро, — приказал он, задев ее леденящим взглядом своих тяжелых, немигающих глаз, затем прошел в кабинет и уселся в кресло, заложив ногу на ногу. Девица выскочила вон, не успев до конца одеться. Небе очумело посмотрел ей вслед и нерешительно направился в кабинет.

— Что-то случилось? — осторожно поинтересовался он.

— А покушения на Гитлера тебе уже мало? — язвительно отреагировал Мюллер. Ему претила театральщина (поэтому он всегда тяготился партийными сборищами): дабы избежать лишнего пафоса, он, перегнувшись через подлокотник, дотянулся до бутылки с водкой, плеснул в стакан изрядную порцию и проглотил ее одним глотком. Закурил.

Все это время Небе, поеживаясь, сидел на краю стола и ждал развязки: внезапный визит такого гостя не обещал ничего хорошего. Наконец Мюллер снял шляпу и повесил ее на свое колено.

— Мы с тобой сыщики, Артур. Грубо говоря, полицейские ищейки. Наше дело — вынюхивать, хватать, рвать. Иного от нас не требуется, — начал он, помолчал, словно вникая в содержание сказанного, затем продолжил: — Не все ли равно, какая фуражка на голове у тех, кто отдает команды? Мы ловили коммунистов, социалистов, пидорасов, наркоманов, убийц. Сменится кокарда, и мы станем ловить нацистов, фашистов, пидорасов, наркоманов, убийц. Велика ли разница? Если тебе платят деньги и дают полномочия, нет смысла забивать голову вопросами морали. Для этого существуют лидеры нации, светлые люди, у них договор с дьяволом покрывает все издержки. Единственное,