Изогнутая петля - Джон Диксон Карр

влюбилась в «проекцию» своих прежних привязанностей, то есть перенесла на мужа образ того мальчика, которого знала в детстве. Так оно и было. А в скором времени поняла, что это не тот мальчик, что это вообще не тот человек! Можно только догадываться, какое бешенство вызвало у нее это открытие. Истоки ее навязчивой тяги к колдовству – тоже в детстве. Вы спросите: как подобная причуда могла зародиться в мозгу семилетней девочки? Это несложно объяснить. Как раз в этом возрасте начинают формироваться наши склонности. В этом возрасте мы получаем важнейшие впечатления, которые остаются в памяти на всю жизнь, даже если нам кажется, что мы о них забыли. Я, например, до конца своих дней буду питать слабость к голландским полотнам, на которых пожилые толстяки играют в шахматы и курят длинные глиняные трубки. А все потому, что одна такая картина, когда я был маленький, висела в кабинете моего отца. По той же причине людям могут нравиться домашние куры, или автомобильные механизмы, или истории о привидениях… что угодно. Кто тот единственный, кто боготворил маленького Джона Фарнли? Кто всегда за него заступался? Кого Джон Фарнли брал с собой в лес и водил в цыганский табор? (На последний пункт прошу обратить особое внимание, к нему мы еще вернемся.) Какими оккультными премудростями он соблазнял ее неокрепший ум, не способный даже еще толком их понять, – не понимавший еще даже того, что преподавалось в воскресной школе? А в последующие годы? Мы не знаем, как развивались ее вкусы. Знаем только, что она много общалась с семейством Фарнли и имела влияние на старого и молодого сэра Дадли. Это ведь она попросила их взять Ноулза сюда дворецким. Верно, Ноулз?

С того самого момента, когда он сделал объявление об отъезде своей госпожи, Ноулз стоял неподвижно. Ему было семьдесят четыре. На его пергаментном лице обычно читались малейшие движения души. Но сейчас оно не выражало вообще ничего. Он только беззвучно открыл и закрыл рот и кивнул вместо ответа. В глазах его застыл ужас, смешанный с отвращением.

– Не исключено, – продолжал доктор Фелл, – что она уже давно брала книги из этого чулана. Эллиоту не удалось установить, когда именно она учредила свой частный сатанинский культ, но совершенно точно за несколько лет до замужества. Едва ли вы себе даже представляете, сколько у этой женщины было здесь любовников. Но ни один из них не может или не хочет говорить о ее занятиях сатанизмом. А нас по большому счету только это и интересует. Строго говоря, ее и саму только это интересовало в жизни, что и привело к трагедии. Так как же было дело? После длительного, загадочного отсутствия предполагаемый Джон Фарнли возвращается в свое предполагаемое родовое гнездо. Молли Бишоп вне себя от счастья. Вот он, ее идеал! Ее наставник! Она полна решимости выйти за него замуж любой ценой. И вот примерно год назад, а если быть точным, год назад и три месяца, они женятся. И что же? Более неподходящую пару трудно себе вообразить! Я говорю вполне серьезно. Вы уже поняли, какой образ был у нее в голове, – и понимаете, за какого человека она вышла на самом деле! Легко догадаться, с каким молчаливым, холодным презрением он к ней относился – и как отреагировал, узнав о ее сомнительных занятиях. Легко себе представить, какие чувства она испытывала к этому человеку, понимая, что он все знает, но будучи вынуждена изображать заботливую супругу. Весь их брак – сплошное взаимное лицемерие, ледяная учтивость, попытки делать вид, что один не догадывается о том, что знает другой. Да-да! Не только он знал о ее опасных увлечениях, но и она наверняка очень скоро поняла, что он не настоящий Джон Фарнли! И каждый втайне ненавидел другого, не признаваясь в этом и не выдавая чужого секрета. Почему же он не выдал секрета своей жены? Ведь она воплощала все то, что его пуританская душа считала самым страшным грехом! Ведь он бы с чистой совестью отхлестал ее плеткой, если бы только нашел в себе силы! Более того, она была преступницей! (В этом, дамы и господа, можете даже не сомневаться!) Она снабжала людей наркотиками более опасными, чем героин и кокаин, и он это знал! Она была соучастницей убийства Виктории Дейли, и он это знал! Вы слышали о его нервных вспышках. Вы понимаете, как он был настроен. Почему же он не выдал ее секрета, хотя так этого хотел? – Доктор Фелл окинул взглядом комнату и сам ответил на свой вопрос: – Потому что не мог этого себе позволить. Один должен был хранить секрет другого. Он не знал, что не является настоящим Джоном Фарнли, – но опасался. Он не знал, что жена могла бы доказать, что он самозванец, и готова это сделать, стоит только ее спровоцировать, – но опасался. Он не знал, подозревает ли она, что он не тот, за кого себя выдает, – но опасался. Словом, он не был таким уж светлым, простодушным человеком, каким рисует его мисс Дейн. Нет-нет, конечно, он оказался самозванцем не по своей воле! Он мучительно переживал, он пытался восстановить в памяти обрывки прошлого. Нередко ему искренне казалось, что он действительно Джон Фарнли. Но в глубине души он боялся. Ему не хотелось рисковать и искушать судьбу – по крайней мере, до той поры, пока его не загонят в угол и не подвергнут возможному разоблачению. Он опасался, что тоже может оказаться преступником.

Барроуз вскочил на ноги.

– Я этого не потерплю! – взвился он. – Я отказываюсь слушать этот вздор! Инспектор, я призываю вас остановить этого человека! Он не вправе выносить мнение по вопросу, который официально еще не решен. И вы, как представитель закона, не вправе утверждать, что мой клиент…

– Советую вам сесть, сэр, – сдержанно произнес Эллиот.

– Нет, но!..

– Я сказал, сядьте на место, сэр.

Теперь заговорила Мэдлин.

– Сегодня вечером во время ужина, – напомнила она доктору Феллу, – вы уже как будто на что-то такое намекали. Вы обмолвились, что его, возможно, преследовали смутные воспоминания о каком-то преступлении, хотя он и сам толком не знал, что это было. Это безотчетно омрачало его совесть и в итоге превратило его в ярого пуританина. Пусть так, но я все равно решительно не понимаю, какая тут связь. В чем тут секрет?

Доктор Фелл сунул в зубы пустую трубку и задумчиво ее пососал.

– Секрет, – ответил он, – в изогнутой дверной петле и белой металлической двери, которую эта петля удерживала. В этом кроется разгадка