Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

За плечами были годы учебы и работы в Европе. С экспедициями европейских коллег довелось ему побывать в самых глухих местах Африки и Латинской Америки. Выпускникам Сорбонны было чему поучиться у местных мастеров, полуголые тела которых украшали фантастические рисунки и забавные украшения, пронзающие тело в самых неподходящих местах.

Учился и он.

В итоге, после долгих лет отсутствия, в Россию возвратился профессионал высокого класса, владеющий уникальными приемами и обладающий способностями, о которых говорили много разного, но отчего-то всегда полушепотом. Проблем с клиентурой и, стало быть, финансовых, как у большинства российских коллег, у него не возникло. Известность, быстро оборачиваясь славой, следовала по пятам, рождая массу слухов, порой противоречивых и сомнительных, порой откровенно нелепых. Цепочка мифических историй тянула за собой вереницу страждущих. И каждый счастливец, удостоенный приема, потом непременно рассказывал свою, по меньшей мере удивительную, а чаще — просто невероятную историю. Истории цеплялись друг за друга, становясь новыми звеньями все более внушительной цепи. Она, словно заброшенная в воду удачливая блесна, тащила новых клиентов. Они рассказывали потом новые истории. Процесс казался бесконечным и развивался по нарастающей. Людей, чье психическое состояние требовало серьезной коррекции, в самых элитарных слоях общества оказалось очень и очень много.

Однако ж нет пророка в своем отечестве.

А хорошие офтальмологи, как правило, носят очки с толстыми стеклами.

Зная, разумеется, о синдроме «бабушкиных очков», или «очков на затылке», он в своих поисках классически воспроизвел все его составляющие.

Теперь ему казалось, что однажды, заплутав в лабиринте дачных просек, он проезжал мимо черного леса и даже мельком удивился тому, что огромный массив до сих пор не застроен. Однако по-настоящему заинтересовался этим местом, только услышав историю про дом с привидениями.

Это была обычная дачная тусовка, на которую он попал случайно, как и большинство гостей модного театрального режиссера, людей тоже известных, каждый на своем поприще. Исключение составляли разве что красивые длинноногие девицы, которые всегда в изобилии присутствуют на таких сборищах. Как правило, никто толком не знает, как их зовут и откуда они, собственно, взялись.

Днем жарили шашлыки под сенью старых лип.

В большой беседке шумело развеселое застолье, растянувшееся до самого вечера.

Приезжали какие-то новые люди.

Снисходительно, с небрежной галантностью вручали молоденькой актрисе, нынешней подруге режиссера, исполняющей роль хозяйки, дежурный букет и пакеты с бутылками, свежей зеленью, закусками домашнего приготовления и отварной горячей картошкой со знаменитого местного рынка, торгующего на потребу избалованной публике вкуснейшими разносолами. Пополнив таким образом продовольственный и питейный запасы, новые люди подсаживались к столу.

Кто-то, напротив, незаметно уходил, по-английски.

Гостей все время было много, но состав их менялся, и к вечеру, когда хозяин предложил перейти в дом, никто уже не помнил толком, кто есть кто. Собственно, это было уже совершенно не важно, потому что к тому времени общение перешло в легкую, необременительную стадию, когда универсальное «старик» легко скрывало то обстоятельство, что собеседники незнакомы.

С женщинами в подобной ситуации было еще проще.

Он и сам не знал, отчего задержался на этой даче так долго, ибо обычно уже в середине дня начинал откровенно скучать и, если не попадалась под руку безымянная девица в его вкусе, отбывал восвояси, коротко простившись с хозяевами.

Еще быстрее он покидал сборище, будучи узнан.

Тогда внимание присутствующих на некоторое время было приковано к его персоне, ему приходилось отвечать на множество одних и тех же вопросов, а после стремительно ретироваться, дабы избежать приватных консультаций, на которые явно рассчитывали как минимум три-четыре человека.

Сегодня его не узнали. Но и девицы, отвечающей вкусам, на этом празднике жизни не оказалось.

И тем не менее он остался.

Застолье тем временем как-то само собой поутихло.

Шашлыка больше не хотел никто, горка остывающего мяса уныло возвышалась в центре разоренного стола. Еще недавно оно тихо шипело, сочилось растопленным жиром и свежим кровяным соком, источало восхитительный, ни с чем не сравнимый аромат. Все наперебой тянули тарелки и, обжигаясь, срывали аппетитные куски с раскаленных шампурсв. Но промелькнуло это сладкое время и умчалось безвозвратно. Потемнев и сжавшись, застыли на неприбранном столе крохотные мумии, забальзамированные в собственном жиру.

А вместе с ними умерло недавнее безудержное и беспричинное веселье.

Стемнело, и хозяин пригласил всех в дом, где уютно полыхал камин, щедро делясь с людьми душистым теплом и мягким золотистым светом.

Зажгли свечи.

Их слабое мерцание слилось с нервным трепетом пламени в камине, отчего комната погрузилась в живой, зыбкий полумрак, невнятный и оттого — таинственный.

Разлили коньяк, подали кофе.

В большие распахнутые окна струилась уже совершенно ночная прохлада, и седой туман, поднимаясь с реки, все заметнее овладевал пространством, низко клубясь над землей. В такие часы тянет поговорить о вещах загадочных, необъяснимых, пугающих и манящих одновременно.

Этот вечер не стал исключением.

— А дом так и не купили? — спросил у хозяина один из гостей. И судя по тому, как произнесено было слово «дом», стало ясно, что сам он жил где-то по соседству, а дом — какая-то местная достопримечательность. Потому упоминание о нем никаких дополнительных определений не требовало.

— Нет. Кто ж его купит теперь? — немедленно отозвался хозяин. А еще кто-то, тоже, очевидно, из числа соседей, добавил из темноты:

— И кто продаст?

— Да-а-а! Вот коллизия, — продолжал первый сосед, которого тема загадочного дома явно увлекала. — Старик корпел над чем-то вроде квантовой физики и наверняка был убежденным материалистом. Кто бы мог подумать, что в его доме будет твориться эдакая чертовщина?

— Да нет там никакой чертовщины! — возразил из полумрака женский голос, полный сарказма и презрения к окружающим, впрочем, возможно, не ко всем окружающим, а к тому, кто говорил теперь о странном доме. С ним дама, судя по всему, знакома была давно.

Он отметил это про себя, профессионально, почти автоматически. «Вполне возможно даже, что они женаты, или были женаты, или их связывали раньше близкие отношения, — подумал он, продолжая случайную мысль, — но теперь она ненавидит его, а вернее, презирает, это точно. Бедняга, если они все-таки женаты, я ему не завидую».

История странного дома еще не заняла его всерьез, он расслабился в уютном полумраке, развлекался, набрасывая психологические портреты людей, которых не мог разглядеть, и подумывал о том, как бы незаметно ретироваться.

Время было позднее, предстояло еще возвращаться в город.

ВАДИМ

Под утро ему снова снился кошмар.

Мучительная погоня за Ириной, постоянно ускользающей именно в ту минуту, когда он почти настигал ее и оставалось