Нежданная смерть и любопытная леди - Генри Бриджерс

с обувью и не вижу их. Боже. Смотрю снова. Нет. Не могла попросить Милли отнести их сменить набойки? Ну нет. Ну, подожди. Может, завалились… Или они в кладовке на втором этаже, вместе с зимней обувью? Или я их выбросила в прошлом году? А это не их я безнадежно испортила в день смерти отца?! Да что за черт! О, зато нашла серебряные босоножки, а я-то думала, где они…

В семь часов я полностью готова физически и полностью разобрана морально. Сижу в холле с тубусом и сумкой. И в лодочках. Оказалось, стояли вторым рядом – загадка не стоила и унции потраченных на ее решение нервов. Дом замирает. Тишина будто уплотняется, обретает вес, мне тяжело в ней дышать. Ветер колеблет легкую муслиновую занавеску. Подхожу ближе, занавеска скользит по моему лицу, падает на плечо, как обнимает. Спасибо. Наверное, я не лучшая из твоих хозяев, но я правда очень стараюсь.

* * *

Демонстративно сажусь на заднее сиденье хорнета, за что Мэттью обжигает меня яростным взглядом.

– Мы можем дойти пешком. Зачем тебе тубус?

– Доггер сказал ехать на машине. – Как же здесь неудобно. Даже ноги не вытянуть.

– Может, ты уже успокоишься, Агата? – Мэттью говорит со злобным присвистом. Сейчас досвистится, свистун. Вскидываю голову. – Просто пересядь вперед и все.

– Нет.

– Да что в нем такого? В Доггере?

Еще немного, и я воспользуюсь тубусом не по назначению – он обрушится Мэттью на голову, как когда-то крокетный молоток на его же щиколотку. Возможно, подчеркиваю – возможно, я была несколько неискренней, когда утверждала, что ударила его молотком случайно.

– При чем тут Доггер?

– А из-за чего мы поругались, по-твоему?

– Из-за твоего отвратительного поведения. Ты правда не понимаешь этого очевидного факта? Оставь Доггера в покое, извинись передо мной и покорно жди приговора.

– А ты меня простишь? – Интонация просящая, как у пятилетнего мальчика. Фу. Отвратительно.

– Понятия не имею. Мне надо подумать. Но пока думать не над чем.

Извинения так и не принесены, едем в тишине. Трус, какой трус, кто бы мог подумать, как же я разочарована. И я хотела выйти за него замуж, боже ты мой! Да Мэттью бы при первых же трудностях сложил лапки и притворился мертвым. Возможно, мне стоит узнать адреса Люсьен и Амалии и послать им корзинки с фруктами в благодарность, что помогли избежать настолько незавидной судьбы. К счастью, ехать всего лишь пятнадцать минут.

Мэттью останавливает машину. За окном чудесная погода. Дрожь листьев и пение птиц. Клевер стелется плотным упругим ковром. На стенах моей ванной тоже изображен клевер. Каждый раз расстраиваюсь, что отчего-то нарисован трехлистным. Видимо, намек – Харвуды не верят в везение, Харвуды верят в себя. Да. Так надежнее.

Мои руки ледяные, пальцы плохо слушаются. Заставляю себя сжать ручки сумки и ремень тубуса. Давай, Агата. Доггер же сказал, что все будет хорошо. Хотя нет. Это я себе говорю. Я постараюсь, чтобы все было хорошо.

Открываю дверь и уже собираюсь выходить, как Мэттью вдруг прорывает, и своим прорывом он портит кульминационный момент моей ободряющей внутренней речи. Ну, не засранец ли?..

– Агата, я не знаю, что у тебя там происходит, но я за тебя переживаю.

Замираю и смотрю на его сломанный нос. Пусть он труслив, пусть он обо мне ужасного мнения… Ведь если считает, что облагодетельствовала Доггера в настолько неприличном ключе, то, получается, в его глазах я распутная женщина. Пусть. Он долгие годы притворялся мне хорошим другом – и талантливо, получается, притворялся, я не могу его так бессовестно бросить наедине с тревогой. Я не хочу, чтобы меня бросали наедине с тревогой.

– Помнишь, как я спасла тебя, когда ты упал в реку? Ты тогда еще не умел плавать.

– Да, конечно. Осень была. Ты потом заболела.

Вранье, я не заболела, отец запретил мне общаться с Мэттью, мотивируя это тем, что если мужчина подвергает опасности женщину из-за своей блажи – Мэттью упал с тарзанки, – то он идиот. Тогда мне удалось уболтать отца, но сейчас понимаю – он был прав. Опять. Снова.

– Так если я спасла тебя, себя я точно смогу спасти.

Молодец, Агата, ты успокоила Мэттью, хоть он и засранец. А теперь успокой, пожалуйста, себя.

* * *

Я прохожу по тропинке мимо развалин. Скорее, дом-башня, чем замок, двенадцатый век, построен Де Лилями. Ласселсы выкупили его в 1738 году, вероятно, потому что очень хотели свой собственный замок. Обладать, но не пользоваться.

В детстве мы с Мэттью исследовали его весь, разрушающийся, от крыши до погребов. С последними вышла заминка: как только отец узнал, где именно устраиваю археологические раскопки, последовал грандиозный скандал. Не припомню еще случая, когда бы Агастус Ласселс столь бурно изливал чувства: в ход пошли и зловещие предостережения – «тебя завалит камнями», и ужасающие угрозы – «давай, тогда я сам туда пойду, пусть меня завалит», и бессовестная лесть – «Агата, ну ты же такой умный ребенок, куда тебя несет». Отец использовал все сомнительные педагогические приемы, которые обычно используют родители, пытаясь заставить детей делать правильные вещи. Впрочем, потом он извинился и просто приказал завалить вход в подвал, чем на два дня разбил мое сердце…

Мысли об отце странным образом успокаивают. Смотрю сейчас на замок и оказываюсь полностью с ним солидарной – в таком месте детям опасно играть: плющ вьется по одной из стен, разрушает кладку, камни держатся лишь за счет цепких корней. У некоторых больших окон сохранились фрагменты металлических решеток, которые с удовольствием рассекут руку до самой кости. А система внутренних лестниц, дымоходов настолько запутана, что разобраться в ней до конца не удалось даже неутомимой мне. А ведь я по ним лазила… По дымоходам, как заправский трубочист. А если бы застряла? Ужас. Доггер бы тогда остался чемпионом в «Змеях и лестницах», ходил бы и зазнавался до конца времен.

Но, думаю, если получится обернуть унылое разрушение величественным запустением, замок будет пользоваться популярностью. Может, даже подобреет – сейчас дышит сквозь узкие окна-бойницы и злобно щерится, как бешеный пес.

Я останавливаюсь на небольшой полянке. Начинает темнеть, тени становятся длинными, подвижными, как размягченный пластилин. Мне не хочется идти во внутренний двор – усеян обломками камней, кирпича, обманчиво трухлявым деревом. Удачное место, чтобы умереть, но это вроде бы не входит в мои планы… Переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь решить, что делать дальше. Дубы, буки, орешник, безымянная молодая поросль, и удивительное – аккуратное собрание нежно-желтых примул. Откуда они здесь? Надо попросить мистера Эндрюса…

Ох, Агата, хватит. Сосредоточься. Что бы сделал