Нежданная смерть и любопытная леди - Генри Бриджерс

отец, если бы шантажист назначил ему встречу? Отец застрелил бы Макса, не дав тому и рта раскрыть, после чего прикопал бы его в гималайском саду под горной сосной или казацким можжевельником и, насвистывая, пошел пить чай. Отец был… весьма радикален в некоторых вопросах и никогда не терзался, по крайней мере внешне: «Я так сделал, значит, в тот момент я счел это лучшим вариантом». И все. Ни угрызений совести, ни сомнений… Но мне-то что делать? Какая глупая ситуация. В письме не было указано, куда конкретно идти… Или было?.. Я аккуратно ставлю на землю сумку, кладу тубус и лезу в карман платья – взяла на всякий случай письмо с собой.

– Пришли все-таки.

Медленно оборачиваюсь. Зачем-то судорожно пытаюсь запихнуть письмо обратно в карман.

Макс выше Мэттью и меня, но ниже Доггера. Брюнет. Грязный коричневый свитер, брюки испачканы землей на коленях. Не выглядит как мошенник или шантажист. Держится прямо и мягко улыбается. Руки за спиной. Черты лица мягкие, завитки волос падают на лоб. Выглядит… романтично.

– Здравствуйте.

Где Доггер? Позади Макса будто что-то мелькает среди сплетения ветвей, но слишком быстро, не разглядеть. Вряд ли Доггер с его ростом может двигаться так бесшумно. Макс смотрит за спину, прослеживая мой взгляд, но, похоже, тоже ничего не видит.

– Неужели вы все-таки его выгнали?

У меня нет сил говорить, но я говорю:

– Получается, что так. Я лучше заплачу. Вот. Тут Гейнсборо. Простите, у меня не было всей суммы. Она слишком… внушительная.

Кажется, даже не слушает:

– Вы так похожи на Агастуса. Прямо копия.

Я поджимаю губы. Вот романтичный ублюдок. Ты, скорее всего, и довел бедного отца до могилы, а теперь имеешь наглость меня с ним сравнивать.

– Спасибо. Если это все, что вы хотели сказать, стоило просто позвонить по телефону.

Макс ухмыляется.

– И за что вы так с Чарли? Чем провинился?

Почему-то улыбки в этот раз нет. У меня руки трясутся, я выдыхаю и заставляю их перестать.

– Не ваше дело. Я принесла вам деньги, к чему душещипательные беседы?

– Вы не выглядите взбалмошной дурой, Агата. Раздраженной – да. Испуганной – да. Но не взбалмошной. Отчего так?

– Какое…

Не успеваю среагировать, отпрянуть, Макс делает шаг-прыжок, сильная рука на моем запястье: острая боль, острый страх, тяжелый вздох, тяжелый мужской запах. Стоит за спиной, сжимает руку в захвате, почти выламывая из плечевого сустава. Висок холодит металл. С каждым разом дуло все ближе и ближе, да?

– Чарли! Ну ты же не бросишь женщину в беде?

– Нет, только тебя.

Голос раздается из-за спины. Макс разворачивается, поднимая меня, как дети фарфоровую куклу. Чувствую шершавость металла, хотя шершавости быть не должно. Доггер стоит с револьвером моего отца в руке. Доггер абсолютно спокоен. Смотрю на него. Доггер абсолютно спокоен. Я тоже буду спокойна. Я буду смотреть на Доггера и делать вид, что нарастающей боли в плече не существует.

– Ты думал, я на это куплюсь?

– А что, нет? – Доггер чуть приподнимает брови. – Ты же здесь. Значит, купился. Я только переживал, вдруг ты научился читать по губам. Но нет. Все, как и прежде – ты единственный здесь, кто этого не освоил.

Макс зло и коротко выдыхает. Выдох колеблет мои волосы. Слышу тиканье часов на шее. Вижу Доггера. Доггер абсолютно спокоен. Я не умею читать по губам, зачем Доггер так сказал? Зачем? Думай.

– Мы сейчас прокатимся с леди Агатой, а потом я ее отпущу. Да, леди Агата? А может, леди Агата захочет поехать со мной в Аргентину? Хотите?

Я не знаю, что делать, я смотрю на Доггера. Доггер абсолютно спокоен. Но сквозь спокойствие проступает отвращение такой силы, что хочется отвести глаза. Нет. Тут есть кто-то еще. Тот, кто умеет читать по губам. Да? Кто? Инспектор Митчелл? Нет. Кто?

– Рядом с Эйхманом кости греть собрался? Все так плохо? Скачки? Карты? Что?

– Скачки. Немного проигрался. – Макс фиксирует меня согнутой рукой за горло. Чем сильнее он напрягается, тем тяжелее мне дышать. Когда говорит, чувствую, как подбородок касается волос… Если бы я надела каблуки, я бы… Значит… Так бы он убил гадалку, да? Задушил? И не надо никаких ножей.

– Вот как? Немного? Так немного, что тебя грозятся пристукнуть, правильно я понимаю?

– Не твое дело.

– Не волнуйся, Агата, все будет в порядке, ты попадешь в свое любимое левое крыло.

Левое крыло. Не понимаю. Что там в левом крыле… Или тут главное «левое»? У Макса в груди так громко бьется сердце, мои часы так яростно тикают, Доггер так громко говорит – не могу сосредоточиться. Внимание замирает в точке на коже, в точке касания металла. Макс держит пистолет крепко, но все равно чувствую – дуло чуть елозит. Или нет. Не знаю. Правда не знаю. Плечо болит. Сейчас запаникую. Я смотрю на Доггера. Доггер абсолютно спокоен.

– Не говори с ней!

– С чего это вдруг?

– Или я ее пристрелю. – Дуло перестает дрожать. Доггер, зачем ты его злишь? Зачем?

– Вот уж вряд ли. Потому что следом я сразу же пристрелю тебя, дорогой друг.

– Какой ты смелый.

– А ты уже в отчаянии? Сперва женщины, потом кто? Дети? Старики? – Доггер медлит, будто раздумывает, а потом улыбается так широко и зло, что получается совершенно другой Доггер. С этим Доггером мы незнакомы. – Нет, наверное, все же старики. У детей есть рогатки – опасно.

– Заткнись, Чарли!

– Отпусти ее, бери картину, сумку и уматывай. – Отцовский револьвер указывает на оставленную мной сумку и тубус. – Что ты ему принесла, Агата? Того левого Гейнсборо?

Доггер на что-то намекает. На что-то левое. Макс держит пистолет у правого виска. Что мне делать? Пытаюсь сглотнуть панику. Глаза слезятся.

– Не говори с ней!

Обмякаю и чуть сползаю. Боль в плече невыносима. Дышать почти нечем. Хриплю. Рука чуть смещается следом. Макс делает судорожный вдох. Это не твое плечо, Агата, это не твое тело, Агата. Пусть болит. Оно болит у белочки… Ванесса похожа на белочку… Что я несу.

– А то что? Мы стоим тут, как два дурака. Можем стоять до вечера. Я не разрешу тебе никуда ехать с ней. Ты не отпустишь ее, пока я тебе не разрешу. Значит, могу говорить вообще все что вздумается.

– Ты как был самоуверенным сукиным сыном, так и остался.

– Да, только вот мой «Почтмейстер» удался, а твоя «Харриба»… ох, дай вспомнить. Что-то даже и вспомнить нечего, все так позорно закончилось, да?.. Напомни.[48]

Макс всасывает в себя воздух. Дуло дрожит. Доггер бьет по больному.

– Пошел ты,