Парасомния - Дмитрий Владимирович Ковальски

– Он снова тебе приснился?

Разговоры о докторе давались мисс Уолш легче. Она была благодарна девочке за спокойную реакцию, хотя и понимала, что ее причина – настойка Августа.

– Он снова пытался мне помочь, но у него никак не получалось, что-то ему мешало. Потом он ушел, и я осталась одна в темном вагоне.

Мисс Уолш решила, что потрясений достаточно.

– Знаешь, деточка, мистер Морган, я думаю, уехал обратно к себе в Лондон.

– Уехал?

– Именно. Он даже оставил тебе записку, она у Джонатана. Правда, мистер Гейл?

– Записка… да… точно… она осталась в моей сумке, я после завтрака обязательно прочту ее вам.

Джонатан постарался поддержать мисс Уолш, как смог, и, чтобы окончательно сменить тему, бодрым голосом пригласил всех к столу на «расчудесный завтрак» из того, что было.

На удивление, завтрак прошел весело, каждый старался сквозь тревогу развеселить девочку. Нора вспоминала о детских шалостях. Сержант Льюис рассказал несколько забавных историй из армейского прошлого. Джонатан беседовал с девочкой на тему того, чему посвятить первое время в Лондоне. Общими усилиями им это удалось – девочка, которая несколько дней назад не могла сказать ни слова, сейчас заливисто смеялась, заряжая теплотой и надеждой всех присутствующих.

И удалось им это не без помощи Августа, который сам в ней остро нуждался.

Очередной болезненный укол попал точно в вену, оставив на стенке большой рубец. Игла вошла неаккуратно, резко, сильно. Ощущение новой порции огненного лекарства появилось не сразу, только когда густая кровь разнесла его по телу.

Август пришел в себя на мгновение, вынырнув из темноты. Все, что он увидел перед тем, как потерять сознание – безобразное и довольное лицо Пити. Лечение доставляло ему несказанное удовольствие. Его забавляло, как трясется Август после укола, как стонет в агонии кошмаров. Ему нравилось поднимать доктору веки и наблюдать за тем, как беспорядочно бегают и закатываются зрачки. Пити прикладывал ухо к груди и слушал, затаив дыхание, как нестабильно бьется сердце. Он хотел увидеть это сердце вживую, но боялся, что, разрезав грудь слишком рано, может не успеть насладиться моментом.

Пити посмотрел на остатки ампул с лекарством. Осталось четыре. Мысль о вскрытии не давала покоя, и Пити решил, что когда он использует последнюю дозу, возьмет нож и увидит, как бьется сердце живого человека.

Живым себя Август перестал считать давно. Он верил в то, что сейчас он если не в аду, то где-то на подходе к нему. Лекарство, которое должно было избавить от бессонницы, погрузило его в пучину отчаяния. Если бы он узнал о том, что ему собираются устроить вскрытие, то попросил бы это сделать раньше, чтобы уже закончить мучения.

За несколько секунд до полного отключения Август посмотрел туда, где в прошлый раз был мужчина в бордовом плаще. В той стороне была дверь, в которую входил Пити каждый раз, когда из-за стены доносился плач. Но сейчас была тишина.

Август собрался закрыть глаза, но увидел, что в руках, сложенных на груди, торчат несколько вялых цветов нарцисса. Видение ли это, было непонятно, но они пахли. Тот самый запах, который встретил Августа по прибытии в город. Запах, который пропитал комнату в особняке. Запах тайной комнаты за шкафом и скрюченной в предсмертной агонии Саманты. Сладкий запах гнилой мертвой плоти.

– Проснитесь, мистер Морган, – прозвучало в темноте.

Но было уже поздно. Август вдохнул аромат и отключился.

5

Лежа под мертвым телом, Эван ощущал себя абсолютно живым человеком. Удар в челюсть выбил не только зуб, но и сознание, отправив его в долгую спячку. Сколько точно прошло времени, понять было сложно. Вероятно, когда доберется до улицы, он сможет определить, который сейчас час, но, признаться, ему было все равно.

На удивление, его сейчас ничто не волновало. Он даже не мог решить, куда идти и что делать. Последние события едва отпечатались в памяти, оставив лишь небольшие намеки. Настолько незначительные, что в некоторые из них было сложно поверить. Таким фрагментом в памяти Эвана был выстрел сержанта. В качестве еще одного напоминания неподалеку лежало тело инспектора, голова которого больше походила на раскрытый бутон розы.

Сейчас Эван чувствовал себя гораздо лучше. Он и позабыл, насколько сознание может быть легким и чистым. Остатки лекарства, переданные ему дворецким, уже давно выветрились. «Все зло от него» – так думал Эван и отчасти был прав.

Он никак не мог вспомнить, убил ли он Финли и что произошло с Джо, но если эти двое выжили и при этом не поубивали друг друга, то точно скрылись с общаком. Стоило вернуться в их последнее убежище и постараться восстановить события, но сделать это требовалось аккуратно, не попадаясь на глаза Баро. Будет лучше, если он продолжит думать, что Эван мертв.

Пустота в голове появлялась каждый раз, когда Эван пытался вспомнить события после выстрела, и пустота эта обрывалась в тот момент, когда открывались глаза и взор падал на растерзанного Гарпа. Такой смерти он бы не пожелал никому.

Его оружие отобрали. Это понятно, кто оставит оружие трупу?

Была надежда, что крипту можно покинуть, не поднимаясь обратно в общий зал, где его явно заметят сотни глаз.

Он вспомнил эти глаза. Черные по кругу век, словно испачканные в саже, и пустые белки внутри с красной паутиной воспаленных сосудов. По телу пробежали мурашки.

Подвальное помещение было небольшим. Когда-то здесь решили хоронить определенных особ, сделавших для города что-то хорошее, но таковых не нашлось. Зато было достаточное количество тех, кто хотел откупиться за грехи, думая, что если после смерти его похоронят в крипте, то это гарантирует место в раю. По этой причине от затеи отказались, чтобы не совращать соблазном грешных людей.

Стены тоже не расширили. Из короткого туннеля с колонами и отверстиями в стене для захоронений вело два пути, один из которых лестницей уходил на первый этаж. Второй упирался в деревянную дверь, отсыревшую и разваливающуюся при легком касании. За ней был почти пустой винный погреб.

Эван разжился лишь двумя нетронутыми бутылками со стертой датой. На вкус вино оказалось неплохим, но слишком кислым и терпким. Особенно на пустой желудок. Сделав пару глотков, он остановился, испугавшись того, что уже не будет так трезво мыслить, как минутой ранее, и кошмары вернутся.

Потревоженная выпивкой челюсть стала ныть, а при попытке хоть немного пошевелиться жутко болела. Эван потер ее рукой, и в его голове мелькнуло воспоминание – мощный кулак, подобный кузнечному молоту, врезающийся в его лицо. Несмотря на то, что они