Твоя последняя ложь - Мэри Кубика

Уголок для завтрака с небольшим кухонным столиком устроен у нас в эркере. С трех сторон он окружен стеклом. Стук пронзает мое тело, словно электрический разряд. Поначалу списываю его на свое разыгравшееся воображение, но затем он повторяется, на сей раз не столь осторожный и гораздо более отчетливый – глухой удар костяшек пальцев по стеклу, от которого сердце у меня начинает частить. Тяжелая голова Харриет поднимается с пола, а уши встают торчком. Она тоже это услышала.

За окном кто-то есть.

Я с опаской отворачиваюсь от ноутбука и выглядываю наружу. После яркого света светодиодного экрана почти ничего не вижу, перед глазами плавает белый прямоугольник. Требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте, и, как только это происходит, я наконец вижу, что в доме Йоргенсенов, стоящем позади нашего, горит свет, хотя до него не меньше ста футов, а окна закрыты, чтобы не было жарко, так что нет никаких шансов, что они услышат меня, если я закричу.

И тут я замечаю какую-то неясную фигуру, стоящую совсем рядом, в восьми дюймах от меня или даже меньше. При виде нее я прижимаю руку ко рту и приглушенно вскрикиваю. Рука инстинктивно тянется к телефону, большой палец зависает над цифрой «девять», пока мои глаза не различают силуэт фигуры, карие глаза и каштановые волосы, мягкую улыбку и очертания руки, поднятой в знак приветствия.

Коннор.

И хотя сейчас мне полагалось бы чувствовать много чего – в том числе облегчение, – я почему-то испытываю беспокойство. Тревогу. Что Коннор делает здесь в час ночи? В животе у меня так и порхают бабочки, когда я встаю из-за стола и иду к задней двери, чтобы открыть ее. Вот он уже стоит передо мной на заднем крыльце, снимая с рук мотоциклетные перчатки, по одному пальцу за раз, и когда я спрашиваю, что он здесь делает, то вижу, что взгляд у него какой-то сонный, затуманенный. Заходя в дом, он слегка спотыкается и хватается за дверной косяк, чтобы не упасть. Совсем слегка, потому что Коннор не новичок в выпивке и у него хорошая переносимость, но достаточно, чтобы я поняла, что перед приездом сюда он успел где-то поддать.

Стряхнув с ног тяжелые ботинки, Коннор направляется на кухню.

– Ты вообще знаешь, который час? – спрашиваю я. – Почему не позвонил?

– Я увидел, что горит свет, – шепчет он мне, и его дыхание отдает горьковатым запахом пива, что наводит меня на мысль, что Коннор проехал мимо дома с одной-единственной целью – посмотреть, не сплю ли я. Оставил свой мотоцикл на подъездной дорожке и на цыпочках обошел вокруг дома, где увидел мой силуэт в кухонном окне.

И долго он так вот наблюдал за мной?

Коннор притягивает меня к себе в неловком объятии, и я инстинктивно отстраняюсь.

– С тобой всё в порядке? – спрашивает он, чувствуя, как я напрягаюсь от его прикосновения, но я отмахиваюсь и говорю ему, что все со мной хорошо, как и следовало ожидать. Не в силах поддерживать зрительный контакт, опускаю взгляд на его ботинки.

Это пара классических «Дикис» желто-рыжего цвета. Прочные рабочие ботинки на рифленой подошве. Сразу вспоминаю те грязные следы под беседкой в ночь грозы. Думаю про мотоциклетный шлем Коннора, его черные кожаные перчатки. Человек в шапке и перчатках, сказала Мейси. Это был Коннор – он стоял под дождем и наблюдал за мной через окно, и мне сразу же хочется узнать почему, хотя какая-то часть меня слишком напугана, слишком смущена, чтобы спрашивать. Чувствую, как щеки наливаются краской при мысли о том, что Коннор смотрел в окно, наблюдая за мной.

– Я хотел узнать, всё ли у тебя в порядке, – говорит он, без всяких колебаний направляясь к холодильнику, где дергает за ручку, чтобы взять себе «Лабатт Блю» Ника. Благодаря Коннору пива становится все меньше и меньше. Осталось всего четыре бутылки, и их тоже скоро не будет. И что же мне тогда делать? Купить еще одну упаковку, чтобы убедить себя, будто Ник все еще здесь?

Нахожу в держателе для вин бутылку шардоне и наливаю себе бокал. С грудным выкармливанием покончено, а значит, больше нет нужды воздерживаться. Подношу бокал к губам и делаю глоток, позволяя этому древнему анестетику наполнить мои вены и изо всех сил стараясь забыть события этого дня – от обнаружения черного «Шевроле» до встречи с Кэт и многочисленных опрометчивых поступков Ника. Со всем этим слишком сложно справиться – мой разум мечется от одной возможности к другой, сбивая меня с толку, заставляя чувствовать себя чуть ли не сумасшедшей, – и при виде того, как мои глаза наполняются слезами, Коннор спрашивает: «Ну что с тобой, Клара?» – ставит свое пиво на стойку и вновь заключает меня в объятия. Его руки смыкаются у меня на пояснице. В том, как он сцепляет пальцы у меня за спиной, есть какая-то законченность, так что на какой-то краткий миг мне кажется, что я не смогу вырваться, даже если захочу, и тут же чувствую удушье. Это уже слишком. Он держит меня слишком крепко и слишком долго, и моя первая реакция – обвинить во всем алкоголь. Коннор слишком много выпил. Его руки гладят мне поясницу слишком уж лично, слишком интимно для меня.

И тут ко мне возвращаются кое-какие воспоминания. У нас с Коннором уже было нечто подобное.

– У него был роман, – говорю я, и на сей раз Коннор кивает и подтверждает, что да, был.

– Я видел их вместе, – говорит он, когда я отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. – У него во врачебном кабинете. Стопроцентно не готов сказать, но мне это показалось подозрительным.

– Он собирался меня бросить? – спрашиваю я.

Коннор пожимает плечами.

– Возможно, – говорит он, и мои мысли мгновенно перескакивают на адвокатов по бракоразводным процессам, алименты, опеку над детьми и непримиримые разногласия, как выражаются юристы. Мы с Ником никогда не ссорились, почти никогда. Наши разногласия были совсем незначительными, о непримиримости и речи не было. Мы никогда по-настоящему не ссорились, и все же получается, что в последние дни и недели моей беременности Феликсом и когда я выталкивала из своего тела почти девятифунтового ребенка, такого вот рода мысли и занимали моего мужа? Как бы бросить меня, чтобы быть с другой женщиной? Слово «расторжение» звучит для меня примерно как «растворение» – когда брак распадается, как растворимый кофе.

Коннор вновь подступает ко мне,