Принц в Бомбее - Суджата Масси

– Добрый день, Джон. Что готовите?

– Сливочный соус. – Не сводя взгляда с кастрюли, он поинтересовался: – А вам чего еще?

Слегка ошарашенная резкостью его ответа, Первин сказала:

– Я надеялась, что мне заварят чая.

– Я заварю, – тут же вызвалась Камелия Мистри, торопливо входя на кухню. – Не позволю я, чтобы Джон испортил соус ради чашки чая. А что у тебя за белые пятна на лице, Первин? Молоко пила?

Первин, почувствовав себя маленькой девочкой, вытерла рот:

– Мы с Элис ели кулфи в парке.

– Ясно. Чай сейчас будет.

Процесс этот вершился в особом ритме. Сперва на газ ставили ковшик, куда в равных пропорциях наливали молоко и воду. Потом Камелия добавляла несколько ложек ассамского чая, два ломтика имбиря и горсть свежих листьев лимонника и мяты. Доведя все до легкого кипения, всыпала столовую ложку сахара и не снимала с огня пять минут.

Первин столько раз наблюдала за этим процессом, что с легкостью заварила бы чай и сама, вот только не хотелось, чтобы и у Камелии вслед за Джоном испортилось настроение.

– Спасибо, – поблагодарила Первин, принимая из рук матери дымящуюся чашку.

– Не за что. – Камелия улыбнулась, и Первин подумала, что она, похоже, ничего еще не слышала о скандале в клубе.

Они вдвоем поднялись наверх и через комнатку Первин вышли на веранду. Поставив чашку на ротанговый стол, Первин открыла клетку Лилиан – та выпрыгнула наружу и прильнула к ее плечу.

Камелия села в кресло напротив качелей, и Лилиан тут же обрушила на нее весь свой словарный запас:

– Боже, храни королеву! Ванде матерам![52] Боже, храни королеву.

– Добрый день, Лилиан. – Камелия покачала головой и обратилась к дочери: – Да уж, птичка эта – твоя лучшая подружка.

– Элис с тобой бы не согласилась. – Потом Первин без всякого энтузиазма рассказала матери о последних событиях. – Боюсь, Растом и Гюльназ очень расстроятся, когда про это услышат, но есть вопрос и посерьезнее: не поставили ли мы под удар свою контору.

– Ну не может быть! – успокоила дочь Камелия. – Выпей чаю и выброси все это из головы.

Первин повела плечами:

– На моем счету столько разных поступков, что власти могут принять меня за возмутительницу спокойствия. Я подписала письмо к губернатору – мы против неэтичного отношения к политическим заключенным в нашей провинции. Возможно, и о том, что я посещала недавние лекции мистера Ганди, наверху уже тоже знают.

Первин стряхнула с плеча Лилиан, чтобы отпить чая, и попугаиха направилась к Камелии. Та отмахнулась, отгоняя Лилиан, и сказала:

– Но ты же заранее знала, что в полиции могут завести на тебя досье. Папа тебя об этом предупреждал сразу же после того, как ты вернулась из Англии и стала ходить на собрания к мистеру Ганди. Мы могли бы тебе запретить, но не стали.

Сладкий чай вдруг начал отдавать горечью.

– Я не знала, что это может привести к неприятностям. Просто хотела участвовать в процессе, реальность которого отрицать невозможно.

Камелия разрешила Лилиан сесть на ручку своего кресла. Потом снова взглянула на дочь и мягко качнула головой:

– Сегодняшние события для тебя ничего не изменят. И пожалуйста, не думай, что вы с папой единственные, кого сегодня изгнали из «Ориента». Оттуда выставили и международного журналиста Джея-Пи Зингера.

Первин удивилась: откуда мама знает про этого человека?

– И что папа тебе про него рассказывал?

– Мистер Зингер приехал сюда примерно полтора часа назад, хотел видеть вас с папой. Растом и Гюльназ были дома, пригласили его войти. Я попросила Джона что-нибудь быстренько испечь. – Камелия снова пригубила чай, судя по всему, довольная тем, что смогла удивить дочку. – Мистер Зингер впервые попробовал нанхатаи, ему очень понравилось. Сказал, у них в стране пекут похожую штуку – правда, назвал ее лепешкой.

– Неудивительно, что Джон нынче такой сердитый! Ему пришлось готовить закуску для нежданного гостя, который явился еще до завтрака, а потом для второго, во время чая!

– Да, и, кроме всего прочего, я еще заказала ему особый ленч. Баранье пулао-шахи[53] для Растома и Гюльназ – они ведь пропустили прием в «Ориенте». – Голос Камелии смягчился. – Бедняга Джон. Сколько у него сегодня работы!

У Первин все не шел из головы визит журналиста.

– Проворный человек этот мистер Зингер: успел сделать свою репортерскую работу и приехать сюда на чай. А когда он отбыл?

– Он провел здесь около часа и уехал минут тридцать тому назад. Очень любезно привез несколько номеров своей газеты. Показал нам кое-какие свои статьи – про городскую политику и одно ужасное убийство. Газеты, наверное, так и лежат на веранде.

От этих слов на Первин вновь накатил страх – ведь придется рассказать Гюльназ и Растому, как они с отцом оскандалились в клубе.

– Я потом посмотрю.

– Гюльназ у него спросила, что означают инициалы «Джей-Пи», а он предложил ей называть его просто Джеем. – Камелия от души рассмеялась. – Ее, конечно, потрясла такая прямолинейность, но американцы, видимо, все такие – куда менее чопорные, чем британцы. Кстати, мы понимали далеко не все, что он говорил. Мистер Зингер объяснил, что у граждан их страны десятки разных акцентов.

Лилиан, похоже, утомил этот разговор: она громко пискнула и, захлопав крыльями, улетела в сад. Первин спросила, глядя ей вслед:

– А этот мистер Зингер болтливый, как попугай, верно?

Камелия бросила на нее недоуменный взгляд:

– Вовсе нет! По-моему, он совершенно очарователен. Напоминает этого темноглазого араба, героя фильма, который мы видели в прошлом году, – «Шейх».

– На самом деле Рудольф Валентино итальянец. – Первин огорчила та легкость, с которой мама ее подпала под чужие чары. – Так мистер Зингер задавал тебе много вопросов?

– Кое-какие задавал. Он много говорил о том, как американцы относятся к движению за независимость, показал брошюрку, изданную какой-то американской организацией в его поддержку. Хотел знать, что мы думаем про визит принца. Нас за столом было трое: Гюльназ, Растом и я, – и оказалось, что мнения у всех разные.

Первин удивилась.

– И что ответила ты?

– Я сказала, что еще год назад я симпатизировала этому движению. На собрания приходили образованные добронамеренные люди из хороших семей. А теперь каждый уличный оборванец что-то кричит против Англии. Все это стало каким-то грубым – и опасным. – Тут Камелия понизила голос. – А уж если подумать о том, что случилось с парсийками по ходу беспорядков…

Первин вздрогнула:

– Я даже не понимаю, о чем ты.

– В пятницу две дамы шли по центру города, какие-то мужчины им сказали, что в соседнем квартале якобы беснуется толпа и они в опасности. А потом вместо того, чтобы их