Кровь в наших жилах - Татьяна Лаас

Лиза не знала, молиться небесам, чтобы это был нашедшийся Алешка, или чтобы это был не он.

Это был он. Бледный, как смерть, словно водяной до капли его выпил, в порванной на груди рубашке, укрывающийся старым кожушком, потому что штанов у него не было, с синими губами, устало шепчущими: «Ар… те…факт… ог…ня…» — с сжатым кулаком так, что даже Саша еле разжал сведенные судорогой пальцы — сам артефакт острыми углами пропорол ладонь. С остатками полосок из рыбьей чешуи на голых ногах. И с синей. Серебряной, наверное. С серебряной печатью сокола на груди аккурат под левой ключицей. Хотя, если это дала стихия воды, то печать несмотря на свой вид, все же золотая.

Саша, подхватывая Калину на руки, чтобы кромежем отнести в больницу, только и сказал:

— Уши береги — в этот раз точно оторвут.

— Е…рун…да… — возмутился Калина.

— Ты что-то серьезнее сокола натворил?

Калина смутился, пряча глаза от Лизы и Саши:

— Вам… луч…ше… не… знать…

Глава двадцать третья, в которой дело об убийстве девушек рушится с треском

Из-за люминала дико клонило в сон, только Алексей знал, что ему пока нельзя. Мышцы продолжало дергать, как будто организм еще перестраивался. Боль в костях и порванных мышцах медленно, словно нехотя затихала. Сейчас главное — не заснуть. Дел невпроворот. Во рту стоял соленый, металлический привкус — Елизавета-свет Павловна горазда разбрасываться своей кровью налево и направо.

В горле клокотала чистая ярость, а вовсе не песок и вода, как говорил Шолохов, обещая повторное, так называемое сухое утопление, если Алексей сбежит из больницы. Перед глазами, стоило на секунду зазеваться и смежить веки, тут же начинал плыть медленный хоровод из десятка Наташ. И все они лживые — это он только сейчас понял. Обманул его водяной, обещая вернуть её душу, если он угадает, которая Наташа — настоящая. Жаль, что попытался выбрать — тогда в нем проснулась дикая нелепая надежда — спустя столько лет поисков он все же её нашел, и где! В Идольмене, куда ни разу за это время не ходил и не искал её тут. Точно — заповедник чудес, только эти чудеса не про него. Надо было понять — водяной её не отдаст. Надо было принять — Наташа не для него. Надо было сказать, что её там в хороводе нет. Сглупил. Хотя еще есть возможность все исправить.

— Докла… ды… вай… — слова еле пробились через раздраженное, раздираемое песком и илом горло.

Сашка тут же скривился — он всегда так:

— Тебе надо отдыхать.

— Докладывай! — сумел прорычать Алексей, тут же заходят в кашле. Он кашлял, кашлял и кашлял, выворачивая легкие, пока не пошла вместе с мокротой кровь, пока не хрустнуло что-то в боку, ломаясь. Видимо, ребро не выдержало.

Лиза подалась к нему. В её глазах плескалось непонимание — видимо, она так и не поверила в живучесть опричников. Все это знают, даже доктора. Или особенно доктора?

Он на миг смежил веки, и, кажется, все же провалился в сон, потому что внезапно в горло снова полилась теплая кровь — не него. Лиза опять не удержалась, еще и как маленького стала гладить по голове, поддерживая под плечи:

— Пей, пей, упрямец!

Она не знала, что он подвел её и не забрал со дна душу её старшей сестры.

— Опаньки… Я… был… шут… — все же просипел он, откидываясь на подушку.

— Это повышение, Алеша.

— Не смотри так… Я не умру… У меня дело… незаконченное есть…

Сашка не так его понял — принялся докладывать про Лизин плен, про императора, про полоза, про потери в Опричнине, про собранную мёртвую кровь, которую не успели никуда отправить из «Орешка»… В середине доклада Алексей понял, что теряет нить событий и кивнул:

— Ты за меня… Понял?!

— Понял, — пробурчал Сашка. Было видно, что он тянул его лямку и без указаний «отдельных рыжих». Стало обидно — без него ничего не рухнуло. И в тоже время тепло — уже не рухнет. Лиза не позволит. Стало быть, у него еще есть шанс побороться за душу Наташи, артефактов-то из Сосенок два. Один он по глупости потерял, второй он соберется силами и добудет.

— Я… Наташу… не смог… найти… — он снова зашелся в кашле, и Лиза не выдержала — умчалась куда-то из палаты. Пришлось просить прощения: — виноват… Передай, хорошо?…

Саша лишь кивнул ему в ответ. Не нашел слов. Видать, жалкое зрелище он сейчас — обескровленный и измотанный болью. А когда-то его назвали головорезом. Всего неделю назад или чуть больше.

— Это тебе… мстя… За сентябрь… Понял?.. Ты тоже… хорош… нервы… мотать…

Алексея, отправляя почти в небытие, скрутил очередной приступ кашля. Он кашлял, кашлял и кашлял, не в силах сделать вдох. В глазах резко потемнело, в ушах шумел Идольмень, зовя к себе. Только надо помнить, что из койки не шагнуть на его берег. Надо сперва найти артефакт и только тогда шагать в распахнутые объятья Наташи.

* * *

Алексей был белее подушки, на которой лежал. Этот рыжий головорез, нахал и шут оказался куда как смелее её — он шагнул в Идольмень, туда, куда сама Лиза побоялась пойти. Только и пыталась приказать воде явиться к ней на мостки. А Калина пошел и, судя по цвету кожи и по катастрофической кровопотере, дал воде свободу.

Лиза вылетела в коридор и рявкнула, зная, что её услышат:

— Шолохова! Живо сюда!

Из-за стола на медицинском посту вскочила и помчалась в ординаторскую молоденькая медсестра. Только накрахмаленные длинные юбки и шуршали.

Лиза поджала губы — она помнила, как лечили её, и видела, как лечили сейчас Алексея, а ведь он — глава опричного сыска! Он не последний человек в стране. Человек! Может, дело привычно в этом — не видят в кромешниках людей, только псов.

Из ординаторской вальяжно, явно оценивая состояние Лизы и видя, что с ней ничего дурного не происходит, вышел Шолохов. Он неспеша направился к ней, утешающе хлопая по плечу медсестру.

Лиза не выдержала и принялась выговаривать еще до того, как он подошел:

— Роман Анатольевич, это как понимать?!

— Что-то случилось?

— Почему. Вы. Не. Лечите Калину при помощи эфира, как лечили меня?

Он удивленно посмотрел на неё.

— Я лейб-педиатр, — сказал он очевидное и улыбнулся добродушно, словно она ничего не понимающее дитя. — Калина получает все необходимое ему медикаментозное лечение. Эфир ему не положен по статусу.

Лиза