Мы — из уголовного розыска - Игорь Дмитриевич Скорин

— Другие ругают дружинников, мол, они распоясались, людям прохода давать не стали, нарочно убили парикмахера. Пристали к пьяному и били до тех пор, пока тот не скончался. Что здесь правда, что нет — не знаю. А Олег с моим внуком вместе учился, раньше часто бывал у нас. Парень он честный. В мать. Отца-то я мало знаю, а мать Олега, Калерия Викторовна, наш участковый врач. Справедливая женщина.

— Нина Николаевна, а кто рассказывал вам насчет того, что Сергей следил за дружинником?

— Кто-то говорил, но кто, убейте — не помню.

— Может быть, припомните?

— Если припомню, скажу обязательно.

Чайник опустел. Женщина стала убирать со стола. Дорохов поблагодарил ее, поднялся в номер и улегся в постель.

Он долго ворочался, изо всех сил старался заснуть, пробовал считать, вспоминал стихи. Ни один из способов не действовал. Чай? Чепуха... Что-то другое не давало ему покоя, вспоминались обрывки разговоров, лица, но все это забивала какая-то навязчивая мысль. Какой-то вывод, которого он, Дорохов, еще не сделал. За окном посветлело. Часы показывали без нескольких минут четыре.

Решение пришло внезапно. Дорохов вскочил, умылся и вышел из номера. Нина Николаевна удивленно взглянула на часы и, открывая парадную дверь, не вытерпела:

— Что это вам не спится?

— Видно, уж слишком крепкий чай был, поброжу немного и вернусь.

Дорохов быстро пересек пустую улицу, прошел под той самой аркой, где был убит Славин, и, не задерживаясь, вошел во двор. Миновав беседку, направился к кустам жасмина. Он стал медленно обходить их, пробрался в самую гущу. Там оказалась маленькая свободная площадка. Наверное, здесь не раз прятались мальчишки, играя в казаков-разбойников. Верхние ветки кустов были довольно редкими. Они полностью закрывали Дорохова и вместе с тем позволяли видеть весь двор: подъезд, где живет Крючков, и тротуар, идущий вдоль дома. Он опустился на корточки и обнаружил, что и внизу голые ветки не закрывали обзор. Чахлая трава была почти вытоптана, несколько молодых побегов жасмина сломано и засохло. Выше некоторые ветки также были надломаны. Ветки были сломаны на уровне его глаз, и Дорохов решил, что для мальчишек это высоковато. Придя к выводу, что в кустах кто-то прятался, полковник стал осматриваться. Нашел несколько окурков, но, рассмотрев, отбросил: за неделю они не могли приобрести столь древний вид. Нашел старую, со сломанными зубьями, расческу: она, видимо, тоже лежала здесь давно. Расширяя круг поисков, Дорохов выбрался из кустов и заметил небольшой шарик скомканной бумаги. Он поднял его, развернул, расправил и прочел: «Холодок. Москва. Фабрика Бабаева». Немного в стороне валялась еще одна скомканная обертка. Он хотел развернуть ее, но раздумал и снова забрался в кусты. Прикинув направление, в котором оказались конфетные обертки, был вынужден повернуться лицом к арке. Размахнувшись как можно сильнее, бросил скомканную обертку и, проследив за полетом, отправился ее искать. К величайшему удивлению Дорохова, рядом на земле лежал еще один тугой шарик. Бережно спрятав их в сигаретную коробку, полковник долго бродил вокруг кустов, но ничего больше не нашел. Теперь его интересовало, были ли конфеты в карманах Славина? Он хорошо помнил все, что было записано в протоколе: ключ, зажигалка, пачка «Беломор-канала», в которой осталось четыре папиросы, любительские права на управление автомобилем, тридцать два рубля денег. Но те, кто составлял протокол осмотра, могли и не записать, что в кармане была конфета или скатанная шариком обертка...

Гостиница уже просыпалась. Возле дежурного администратора стояло несколько человек, оформлявших документы, и Дорохов проскользнул мимо Нины Николаевны незамеченным. У себя в номере полковник выключил репродуктор, который должен был вот-вот заговорить, и, улегшись в постель, мгновенно заснул.

Утро началось для Дорохова с сюрприза. Только он достал из сейфа дело и стал читать протокол осмотра места происшествия, где описывалось содержимое карманов Славина, как вошел капитан Киселев. Он вынул из папки несколько исписанных страниц и, не скрывая удовольствия, положил их перед Дороховым.

— Бросьте вы, Александр Дмитриевич, перечитывать эти материалы, там все ясно, все известно. Почитайте-ка вот эти протокольчики.

Дорохов молча взял документы. Это были показания свидетелей. Первым лежал протокол допроса слесаря Бориса Воронина, 19 лет, ранее не судимого, не женатого и т. д. Воронин рассказал:

«3 августа этого года я вместе со своим приятелем Левой Капустиным пошел в кино. По окончании сеанса вместе с остальными зрителями стали выходить на улицу. В толкучке случилось так, что какая-то девушка споткнулась о мою ногу и упала. Я стал ее поднимать, но в этот момент к нам подошли дружинники, несколько раз ударили меня и Капустина, скрутили нам руки и отвели в штаб. Особенно нахально вел себя дружинник в очках. Фамилию его я не знаю, но, если нужно, могу узнать. Называли его Олегом. Этот дружинник сбил Капустина с ног, а меня схватил за руку и вывернул ее так, что она болит до сих пор. Сначала нас привели в штаб, потом отправили в милицию, а утром народный суд мне и Капустину дал по 15 суток за мелкое хулиганство. Еще раньше Капустин мне рассказывал, что среди дружинников есть несколько человек, которых нужно опасаться: Кудрявцева из общежития, он гирями занимается, и одного очкарика (последнее слово было зачеркнуто, а в низу страницы исправление оговорено: зачеркнутое «очкарик» не читать)...»

«Ну и ну», — подумал Дорохов.

— Кто допрашивал? — спросил он у Киселева.

— Сам, товарищ полковник.

Дорохов стал читать дальше: «...дружинника, который носит очки, он неоднократно бил наших ребят. Есть и еще несколько таких, которые действуют кулаками». Дальше шла служебная фраза: протокол записан правильно — и подпись Воронина.

В следующем протоколе были зафиксированы показания Льва Капустина. В анкетной части сообщалось, что ему 17 лет 9 месяцев и он работает учеником на заводе. Судим за кражи два раза. Эти показания были несколько подробнее: «Дружинника в очках — Лаврова я знаю почти полгода. Он меня просто ненавидит. Где бы я ни появился, он ко мне все время придирается. Несколько раз прогонял со сквера, из Дворца культуры. Мало того, он сказал и другим дружинникам, чтобы и те меня задерживали и приводили в штаб. Лавров при всяком удобном случае бил ребят. 3 августа он пристал ко мне и моему приятелю Воронину за то, что мы нечаянно толкнули девушку. Бориса Лавров ударил, а меня, когда я хотел заступиться, отбросил в сторону. Я отлетел на несколько метров, упал и сильно