Скверное место. Время московское - Вадим Тихомиров

кого-то из них назначили, он, конечно же, справился бы. Принцип соленого огурца никто не отменял. И Фридман был не семи пядей во лбу, а как-то до поры до времени работал, даже ордена получал.

И по выходу из кабинета начальника главка и один, и другой даже испытали какое-то облегчение, словно не гора с их плеч свалилась, а миновала чаша, чужая и незаслуженная. Вернувшись в пятый отдел в хорошем настроении, они в кабинете у Большакова распили по этому поводу бутылку водки и вечером со спокойной душой поехали все вместе на битком набитой электричке обратно в свой город.

А вот в понедельник все закрутилось не по плану. Зайдя утром в управление, Тропарев обратил внимание на две непонятные вещи. Во-первых, с ним не здоровались за руку; во-вторых, отовсюду пахло хлоркой.

– Что-то случилось? – спросил он Филиппова, и тот только кивнул головой на дверь своего кабинета, мол, заходи.

– Стас, – держа дистанцию, спросил исполняющий обязанности начальника УБОПа, – ты почему никого не поставил в известность, что болен туберкулезом?

– Каким туберкулезом? Вы о чем?

– О том. Ребята притащили информацию, что зимой тебя тайно лечили от туберкулеза.

– Что значит – притащили информацию? Откуда притащили?

– Оттуда. Из больницы, где ты лежал. Один из наших спит там с какой-то медсестрой из как там его… тараканного, что ли, отделения.

– Торакального.

– Точно, торакального. Ну вот, и она ему проговорилась, что тебя лечили от тубика, но это, типа, все засекречено, мол, ты на коленях стоял у главврача, чтобы тот никому об этом не сообщал.

– Вот же дура! Да она слышит звон – не знает, где он! Меня лечили не от туберкулеза. А главврача я в глаза не видел. Вы как себе представляете стоящего меня на коленях… Вы это серьезно?

– Серьезно – несерьезно, я не врач. Но в качестве превентивной меры мы тут вызывали людей, которые на выходных все управление обработали хлоркой.

– То-то я чувствую, что из каждого угла воняет.

– Воняет, а что делать?

– Это поэтому народ перестал со мной за руку здороваться?

– Наверное, но я-то с тобой за руку поздоровался.

– Спасибо. Не забудьте помыть ее с мылом.

– А чего ты хочешь? Бойцы у нас и так нервные, а тут рассадник заразы объявился.

– Я не болел туберкулезом. Я это уже вам говорил.

– Мало ли что человек может сказать в свое оправдание. Ты где работаешь? В бюро добрых услуг? Еще не усвоил, что словам тут никто не верит? Нужна справка. Не левая, имей в виду, а из нашей медсанчасти. Иди на Серебряковскую, в нашу поликлинику, и делай себе алиби. А то народ за эту неделю совсем с катушек съехал. Требует уволить тебя из УБОПа. Никто не хочет служить под твоим началом.

– Прям так и говорят?

– Не просто говорят – они коллективное письмо написали.

– И сколько там подписей, если не секрет?

– Да какая разница! Не подписали только шесть человек.

– А почему они-то не подписали?

– Сказали, что не хотят подличать.

– А остальные, значит, захотели?

– Ой, Стас, ты с луны свалился? У нас здесь не пансион благородных девиц. Ты же знаешь, что за люди большей частью служат в СОБРе… Не устроились бы сюда, запросто могли бы стать бандитами.

– Среди бандитов иногда случаются более порядочные люди.

– Ну так и у нас случились. Я считаю, если шесть человек встали на твою сторону, это уже хорошо, значит, ты не зря столько лет с ними мучился.

– Может быть, может быть. Так что мне теперь, куда? В поликлинику или рапорт писать об увольнении?

– Ой, Стас, только не надо дуться. Обиделся он. Мне все равно, что ты будешь делать, рапорт писать об увольнении или переводе либо просто справку принесешь. Сам решай.

– Нет, ну а как мне с ними после этого работать?

– А чего? Это им придется тебе в глаза смотреть, а не тебе. Всё! Тащи справку, и как можно быстрее!

* * *

Июльские, хорошо прожаренные безоблачным солнцем деньки должны были неизбежно приближать отпуск, Черное море и Анапу, но время опять капризничало. Стрелки на часах вроде и не остановились, но скорость вращения по циферблату замедлилась как минимум вдвое. Рабочий день в кабинете на Садово-Спасской словно увеличился с восьми до шестнадцати часов и казался изощренной пыткой.

В общежитии ни Андрей, ни Сергей долго не могли уснуть, ворочаясь на своих скрипучих койках. От жары ничего не спасало. Мокрая простыня, повешенная через всю комнату, высыхала за полчаса, и ее снова приходилось бросать в раковину под струю ледяной воды. Большакову снилось, что он едет на поезде к теплым гостеприимным югам, где можно отоспаться за весь год, вместо водки пить сухое вино и, забыв о служебной сухомятке, жарить с утра до вечера шашлыки из баранины, но, как ни странно, поезд с сумасшедшим машинистом всякий раз увозил его куда-то не туда – то на Крайний Север, где лед так и не стаял, то в заснеженную тайгу, полную затаившегося зверя.

Просыпался он на работу теперь только со вздохом. Что-то в этих сновидениях не нравилось Андрею, они почему-то вселяли в него тревогу. Понятно, сны – субстанция капризная и малоизученная, но отмахнуться от нехороших предчувствий, как он ни старался, у него получалось плохо. Потому, чтобы не быть застигнутым врасплох, он решил не расслабляться и ждать неприятностей (они могли созреть где угодно – и дома, и на службе) по-военному, во всеоружии, что в его условиях означало ничему не удивляться и быть готовым ко всему.

– Ты чего такой? – интересовался Рязанский, из гуманитарных соображений прекративший на жаре полировать свой стол и не знавший, как подстроиться под антициклон, несколько недель подряд душивший африканским пеклом центральную часть России и не привыкшую к жаре Москву.

– Сам не пойму. Нет настроения.

– Может, водочки?

– Сдурел? Я не самоубийца.

– Я только спросил. Тогда, может, пивка хряпнем, холодненького, с креветочками? А?

– Бэ. Работаем. С получки пивком будем баловаться.

И вот однажды, когда ночь оказалась на редкость удушливой и рваной, когда мозг только делал вид, что спит, он четко понял, что именно сегодня после восхода взбесившегося солнца все разрешится и тягостное, тоскливое ожидание худа наконец перестанет его мучить.

– Андрей, здорово! – Это звонил Стас. Голос его был бодр и весел. – Как сам, как родной главк себя чувствует?

Большаков сразу понял, что за словами приветствия Тропарев скрывает что-то поважнее, но для приличия медлит, выдерживая необходимую паузу.

– Привет! Да вроде все нормально. А ты откуда звонишь?

– Из Москвы. Я