Современный зарубежный детектив-7. Компиляция. Книги 1-19 - Ребекка Занетти

школе постыдных историй с ее участием. Я позволила ей отойти на второй план. Быть тихоней. Держаться в стороне от всех, кто живет своей жизнью, не пытаясь дать ей возможность присоединиться.

Когда чувство вины улеглось, появилось что-то еще. Гнев. Почему она ничего не сказала? Почему она никогда не говорила Эрике, какой паршивой подругой она была? Я бы не смогла просидеть весь обед, кивая и улыбаясь, как марионетка, пока Эрика рассыпалась в восторженных рассказах о прошедшем концерте, на который мы должны были пойти вместе. Я бы не стала вести себя как тряпка. Почему Мэдди этого не сделала? Как она смогла убедить себя в том, что с ней что-то не так, если дружба причиняла столь сильную боль? Она должна была что-то предпринять. Должна была принять мое приглашение, а не обиженно отказаться от него. Она не должна была позволять своей ревности разрастаться и отдалять нас друг от друга еще сильнее.

В ее глазах я – плохая сестра. Я захлопываю дневник и швыряю его через всю комнату в угол с моими волейбольными трофеями. Они падают на пол, образовывая кучу, где оказывается погребенным и сам дневник.

Почему она не сказала мне ничего во время творческого отпуска? Я бы не разозлилась. А как бы я отреагировала? Еще один приступ боли вспыхивает у меня в затылке, поднимаясь вверх и медленно приближаясь ко лбу. Я бы не причинила вреда своей сестре. Я бы не сделала этого. Но, может быть, именно это и произошло?..

Тише.

Я пытаюсь стереть образы, мелькающие в моей голове, но они продолжают появляться. Фломастер. Обувь. Крики. Мои пальцы обхватили ее холодное запястье.

Я отсчитываю нужное количество таблеток, прописанных доктором Тельманом, и запиваю их водой. Затем выключаю свет и пытаюсь ни о чем не думать. Я кладу голову на подушку и засыпаю, ища во сне спокойствия.

Тише. Тише. Тише.

Глава 20

Мэдди

25 апреля

Утром следующего дня Джейд вполголоса ругает Николь – та уже дважды рылась в ее вещах, сначала тайно, а затем прилюдно.

Джейд запихивает свои спортивные штаны в сумку и не произносит ни слова за все время, пока мы собираемся и спускаемся по лестнице, даже не подталкивает меня к тому, чтобы я наконец открылась Грейс. Впрочем, этого и не требуется. Ее голос звучал в моей голове с тех пор, как я проснулась. Несправедливо, что она не знает правды. Джейд права. Я и сама это знаю. Но это секрет, который я храню уже много лет и теперь не знаю, как признаться.

Даже если я cмогу смириться с тем, что несчастный случай с Матео произошел не по моей вине – это серьезное «если», которое периодически всплывает, и мне каждый раз приходится напоминать себе, что производители трибун выплатили его семье компенсацию за некачественные материалы, – я все равно не смогу забыть жестокость, с которой отнеслись к Грейс окружающие.

Все было бы по-другому, если бы Грейс смогла отпустить ситуацию. Если бы все это больше не беспокоило ее. Но я слышу боль в ее голосе. Старые раны – не царапина на коже. Это яд, отравляющий нашу кровь, проникающий в наши умы, поражающий наши сердца. Мое признание не станет противоядием. Оно только подольет масла в огонь. И все же голос Джейд продолжает убеждать меня. Несправедливо, что она не знает правды.

– Ты выглядишь уставшей, – говорит Эдриан, садясь рядом со мной, пока все устраиваются для проведения первого занятия.

Миссис Сандерсон и мистер Гаттер просматривают какие-то бумаги.

– Я плохо спала, – говорю я, двигаясь, чтобы освободить место за столом.

– Да, я тоже долго не мог заснуть. Как люди могут стоять и просто смотреть на все это?

Я знаю, что он имеет в виду случай с Джейд, и меня вновь захлестывает чувство вины, ведь то же самое я сделала с Грейс. Ее мучили после смерти Матео, а я только стояла в стороне и наблюдала за происходящим.

– Да, эта поездка заставила меня многое переосмыслить.

– Например?

– Вещи, за которые я держалась годами. Ну одну точно. Это то, о чем что я хочу сказать, то, о чем мне нужно сказать, но я не хочу быть той, кому придется это сделать.

Эдриан откидывается на спинку стула, темные волосы падают ему на лоб. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не поправить их, проведя пальцами по завиткам. Он сам начал этот разговор. Это важно. Но я и раньше питала большие надежды…

– Обычно в таком случае подразумевается горькая правда, – говорит он.

Я драматично киваю:

– Очень горькая.

– О тебе?

Я морщу нос:

– Меня передергивает при одной мысли об этом.

– Я заметил, что ты не очень-то любишь говорить о личном. Во всяком случае, деталей никаких не выдаешь.

Он прав. Это одна из причин, по которой я люблю стихи. Даже если кто-то думает, что знает, о чем я пишу, подтвердить это не получится.

– Наверное, мне нравится контролировать то, что люди знают обо мне.

– Может быть, сначала напишешь все, что думаешь, – предлагает Эдриан.

Его голос мягок, в нем нет осуждения. Возможно, он прав и мне не нужно все время прятаться. Он указывает на открытую записную книжку:

– Выплесни все на бумагу.

– Я бы хотела, чтобы этого было достаточно – я уже все написала.

Писать письмо, которое я никогда не собираюсь читать своей сестре, – совсем другое дело.

– Значит, проблема в том, как правильно все сказать, да?

– Безусловно. – Черновик стихотворения в моей открытой записной книжке словно пытается высмеять меня. Может быть, я напишу что-нибудь другое, чтобы рассказать все Грейс.

– Тебе поможет, если ты представишь меня в оранжевых плавках и шапочке для плавания?

Я смеюсь в ответ, втайне удивляясь, что он запомнил этот момент с первого курса:

– Нет, не в этот раз.

– Ага, – говорит Эдриан, – значит, ты бы предпочла, чтобы кто-нибудь воспользовался твоим голосом и сказал все за тебя?

– Было бы здорово, – шучу я. – А я бы в этот момент вышла из комнаты.

– Только если ты сама этого захочешь.

Прежде чем мой мозг успевает осознать, что он делает, и прежде, чем мое сердце снова начинает биться, Эдриан берет мою записную книжку и выходит на середину комнаты.

– Привет всем, – говорит он, привлекая внимание аудитории. – Я знаю, что я не из тех, кого воспринимают всерьез…

Он делает паузу, и в этот момент кто-то выкрикивает:

– Никогда!

Эдриан указывает на того, кто это был, и подмигивает, словно стендап-комик.

– Ладно, вы меня