Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

этом доме, в офисе в Москва-Сити, на тридцатом этаже. Карабин тайком от меня купил. Я бы не позволил. Так он тайно от всех. И так грязно вышло это бабах — мозги по всему панорамному окну налипли. Снял ботинок, носок и пальцами ноги на курок, а ствол в рот. Из-за банкротства. Он в этот кризис все потерял.

В этот момент они проезжали мимо сквера — ухоженного, но безнадежно унылого, пустого, зажатого, словно тисками, фасадами домов-утесов.

В центре скверика стоял тщедушный человечек в кепке и куртке нараспашку. Он вздымал высоко над головой лист белой бумаги и с торжествующим видом показывал его памятнику старому Михалкову — задумчивому монументу, восседающему на чугунной скамейке.

У сквера тут же, словно призрак из тумана, нарисовалась патрульная полицейская машина.

— Сквозь гооооооды сиялооооо нам соооооолнце свободыыыы и Лееееенин велииикий нам путь озарил!!!

Человечек взревел это вдохновенно, потрясая чистым белым листом бумаги под носом у памятника.

Двое полицейских вылезли из машины, словно только этого и дожидались, и вразвалку двинулись к поющему, возложили ему на плечи полицейские длани и потащили к машине.

— Паааарти-ииия Лееееенина нас к торжествуууу коммунизмаааааа ведет!!! — пел человечек, а потом начал вырываться, крича: — Чистый лист! Сами знаете, что, сами знаете, кого!!! И нашим и вашим! А вот хрен вам столовый!!!

Он тыкал полицейским фигами под нос, а они запихивали его в патрульную машину на пустой улице-нежити Поварской-стрит.

А чуть дальше по этой самой улице Поварской клокотало, как суп в чугунке, вообще нечто.

Возле ресторана в доме, похожем на тюрьму, под вывеской «НКВДача», стоял синий грузовой «Фольксваген», из которого группка ушлых личностей в шарфах, намотанных на шеи, сноровисто выгружала гроб, обтянутый кумачом, с венками и алой лентой с надписью «Похороны Сталина». А у дверей «НКВДачи» выстроилась другая группка личностей с хмурыми лицами, которые всеми силами пытались отпихнуть гроб от дверей ресторана подальше. Личности в шарфах начали его настойчиво всучивать и даже пытаться занести внутрь.

Причем все это происходило в гробовом молчании. Обе группки лишь тяжело сопели, багровели лицами, пихались, но никто не произносил ни звука. Более того, все опасливо озирались по сторонам — не появится ли и здесь полиция.

И патрульная машина возникла. «Нас к торжествууууууууу …изма ведет!!!» — ревел из салона тщедушный задержанный человечек так, что стекла дрожали в фешенебельных поварских фасадах.

Группка противников гроба на секунду дрогнула в замешательстве, их антагонисты сумели всучить им свое подношение. Но через секунду те уже отпихнули гроб, и он наклонился, стукнулся углом об асфальт и раскрылся. Крышка отлетела. Из гроба с грохотом посыпали игрушечные челюсти на батарейках — каждая с приклеенными пышными усами.

Челюсти прыгали по плитке, норовя вцепиться в ноги противоборствующих. Полицейская машина остановилась и возле ресторана. На лицах патрульных читалась вселенская тоска.

— Говорят, все это… вот это — последствия посткрымского синдрома, — изрек Клавдий Мамонтов. — Несанкционированный впрыск эндорфинов в неокрепшие мозги. Сначала эйфория, эйфория, а потом — оооооп! Неадекват.

Неадекват остался позади, улица Поварская почти закончилась, нужный дом стоял на углу Нового Арбата. Роскошный дом, роскошная дверь подъезда.

Клавдий набрал номер мобильного Марии Колбасовой. Она уже сидела внутри стеклянного аквариума в вестибюле и впустила их. Странно, но в роскошном доме пахло кошками и… моющим средством.

— Деньги наличными? — спросила Колбасова.

Она была намного моложе пожилой Надежды Ежовой — спортивного вида блондинка с мелкими чертами лица и глазками острыми, как гвозди.

Катя достала из сумочки деньги, вручила половину.

— Так что необычное случилось? Когда? — спросила она.

— Тридцатого мая. И не просто необычное. Ужасное. Такой позор! — Мария Колбасова убрала деньги. — Это день рождения самого. Платона. Я в тот день с ног сбилась с утра, все готовила на кухне. Думала, гостей понаедет, раз он не в ресторане справляет, а дома. Но гостей не было, только свои. Обычно на праздники к ним соседи приходили — Заборов, ну, этот чемпион, что ли, олимпийский — Емельян Заборов с женой, он жен как перчатки менял. Он отец Феодоры, на которой Платон наш женился, да уж… Но тогда про это вроде как никто еще не догадывался, ну, кроме нее… Нет, я лучше сразу вам, что сама видела. Заборов на день рождения не пришел, он уже после инсульта плох был. А вот Феодора, дочка его, приехала. Они все сидели в гостиной…

Мария Колбасова откупорила на кухне бутылки вина, поставила их на сервировочный столик на колесиках и повезла из кухни в гостиную.

Здесь по распоряжению Регины накрыли большой стол — в обычные дни все ели на огромной модной кухне в обеденной зоне, но в день рождения мужа Регина решила сделать все по-парадному.

В хрустальных вазах — букеты роз, на столе — парадный обеденный сервиз. Когда Мария Колбасова вкатила сервировочный столик, все уже собрались в гостиной. Сам именинник стоял у окна и о чем-то разговаривал с Феодорой — подружкой дочери. По оживленному лицу Платона Кутайсова Колбасова поняла, что он в отличном настроении. Его жена Регина сидела рядом с Гаврилой на диване. У большого камина стояла Грета — даже на отцовский день рождения она не стала особо наряжаться, вышла к праздничному столу в джинсах и белой майке.

А вот Феодора сияла. Она оделась изысканно и просто: босоножки со стразами на высокой шпильке и белое платьице, как у принцессы, — очень короткое, открывающее ее точеные загорелые руки и ноги.

— Пора к столу, — сказал Платон Кутайсов, завидев столик на колесиках, уставленный бутылками.

— Ло подождем, она вот-вот приедет. — Регина поднялась с кресла и стала помогать Колбасовой заканчивать сервировку стола.

В этот момент у ворот скрипнули тормоза — Колбасова увидела промельк желтого такси, а потом услышала быстрые шаги по садовой дорожке. Приехала Пелопея, которая в это время уже жила отдельно, в квартире на Патриарших.

Колбасову поразила стремительность, с которой девушка вошла в гостиную — буквально ворвалась как ураган. В руках ее не было букета для отца-именинника, не было и подарка.

Колбасова с удивлением увидела у нее в руках лишь небольшую коробку сока.

— Ну наконец-то! — обрадовался Гаврила. — Ло, где тебя носит!

— Я здесь, я с вами, мы все одна семья, — Пелопея быстрым шагом пересекла комнату. — Мы все… И кто-то должен это сделать, пусть это буду я!

С этими словами она подскочила к подружке Феодоре, стоявшей к ней спиной рядом с Платоном, и…

Пелопея ударила ее коробкой по голове. Коробка лопнула, из нее потоком полилась алая жидкость, пачкая лицо, волосы, грудь,