Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

«Да, а я думал, это тебя ко мне подцепили», – проворчал себе под нос Балашов, но Логинов не обратил на это никакого внимания. Казалось, он не с новым приятелем разговаривал, а лекцию читал аудитории. Еще бы галстук к халату…

– Вот, вот, Эсамбаев. Наши мундиры голубые так и представляли: фрагментированное общество, клановое. Ни на организованное сопротивление не способны, ни на самоуправление. Так точно и говорили: кто у них самый большой ученый? Ага, Эсамбаев. А политик кто? Тоже Эсамбаев. Или Хасбулатов. Потому и нарвались. Как в Афгане, по той же схеме, точь-в-точь.

– А что, там нет ста пятидесяти кланов? Что, там кого-нибудь признают, кроме своих старейшин? В том-то и дело, что как в Афгане…

– Да? А про горизонтальные связи, про сетевой маркетинг чеченский ты слышал? Про исламский интернационал? Про суфиев? Тоже нет? Вот, послушайте, послушай…

На кухне тем временем шел другой разговор.

– Ну что, подруга, ожил твой мужчина? Кричит как! Выздоравливающий мужчина может быть очень шустр. Даже Кречинский после хвори знаешь какое выдать мог!

– Маша, я не знаю. Хочу в Германию вернуться. Ничего еще не сделали, а устала уже так, как будто старуха я стала. Как сердце мне вынули. Как вы так с этим живете? – Ута, когда ощущала утомление, долго подбирала самые простые русские слова.

– А, ты об этом? А к этому здесь привыкают. Свыкаются. Как с троеточием. Я думала, ты за этим и приехала.

– Не знаю я теперь, зачем приехала я. А ты как с этим? Что значит, как троеточие?

– Вот смотри, гербалайф помнишь? Так гербалайф – это как раз сетевой маркетинг. Как распространялся, вспомни – через знакомых, от семьи к семье. Так? Без всякого государства, советской власти, госраспредсоюза или как его там. Так сказать, из рук в руки. Вот тебе и схема формирования суфийского братства – вроде масонов, только исламских. И еще доисламские течения. А какие связи у суфиев! Государство наше – это замок на песке, его можно просто не замечать, а все, весь настоящий гербалайф пропускать по такой вот пирамиде, по такому клановому дереву. Теперь идет война, а знаешь, какой в войнах смысл? Смысл, который существует объективно, помимо осознаваемой воли воюющих сторон. Это информационный обмен. Война, прости за цинизм формулы, – это самый интенсивный способ обмена информацией между системами, до нее друг для друга закрытыми. Объявление войны – крик быть услышанным.

Балашов задумался. Может статься, Логинов прав в своей фрейдистской формуле, и сейчас, в их с Логиновым короткой войне, тот на самом деле, подсознательно, передает сигнал о самом себе. Только что это за сигнал? Игорь утратил нить беседы и ответил рассеянно:

– Да? Что-то я не особенно слышал о богатстве чеченского народа.

– Вот в этом я не сомневаюсь. У вас с «чеченцем» твоим геополитика! Куда тебе до текучки, до нашей тысячи мелочей. А иначе, может быть, ты и услышал бы, что еще в девяносто четвертом, девяносто пятом и даже девяносто шестом те журналисты с Запада, кто Грозный посещал, просто поражались обилию товаров, машин всяких супермодных. Как в Кабуле, точно. Я в восьмидесятом чуть с ума не съехал, когда их магазины увидел. А тоже пели нам – клановое общество…

– А в Москве или в каком-нибудь Свердловске их в девяносто четвертом что, не было, машин этих крутых?

– Были. Только в Москве и в Свердловске все эти прелести уже через чинуш шли, облагались там белым и черным налом, и потом в Москве и в Свердловске за это за все под взятки на самом верху ВПК да металлы редкие за белый ноль на Запад гнали. А там – государство в государстве, федерация в федерации. Свои маленькие частные армии для охраны и доставки, свои финансы, никаких взяток «внутри», только наружу, под нас. А уж как ком покатился, так суфийские слабые, ну, не слабые, а мягкие верования стали закаляться. Вот и переплавились в ваххабизм. Который мы же, кстати, во время арабо-израильской войны очень даже поддерживали. А частные армии – в настоящую армию. Вот тот же Хаттаб в девяносто пятом году приехал, и пошло дело.

– А при чем тут Интернет? Значит, за контроль, за товары копья ломаем?

– А при том. Шамиль Басаев знаешь какую программу чеченцам предлагает? Тотальное обучение народа Интернету и современным бизнес-технологиям. Исламская модернизация. Вот тебе Эсамбаев! И еще одна деталька: знаешь, чему обучают в Университете джихада? Да, да, у пресловутого Зии Назари, того самого, кто талибов финансирует. Университет этот часто у нас называют университетом подготовки террористов. Но учат-то там террористов, или воинов джихада, чему? Минам одним, думаешь, фугасам? Языкам учат. И русскому тоже, кстати. Тому же бизнесу и тому же Интернету. Компьютерам, спутниковой связи.

Говоря это, Логинов поднялся и стал расхаживать широкими шагами по комнате, держа руки за спиной. «Холстомер», – почему-то прозвал его про себя Балашов. Он слушал и одновременно старался представить себе, каким будет собеседник в старости. Говорят, что возраст выпячивает, обостряет подбородок и скашивает, заводит к затылку лоб. Подбородок у Логинова и без того колючий, а лоб пока еще ничего, высокий. Держится. Вот тонкие губы уголками вниз стекут. И еще не дай бог шамкать начнет. Игорю от этой картины вдруг стало жаль Володю. Больной, уже несущий в себе стариковство, а все ищущий правду вовне себя… И так вымирающий аристократ. Ну зачем тут Шамиль Басаев!

– Логинов, а знаешь, хорошо, что ты с Картье не поехал. Болеть полезно, в войнах нужны перемирия. Иначе информацию о враге не усвоить.

– Послание от врага в войне усваивает лишь проигравший, – ответил тот, споткнувшись о замечание Балашова.

– Почему тут женщины так зависят от мужчин? Почему боятся жить одни? Ты что, хочешь сейчас ребенка?

Машу в который раз очень насмешила эта немецкая логика: ну в самом деле, зачем еще работающей женщине мужик, как не для ребенка? Да и того более: ребенок – тоже не кабала, не то что у нас, а совсем даже напротив. Как раз мужчинка немецкий при ребенке в самую зависимость от жены попадает. Законы такие крепкие. Маша вспомнила, как один немецкий ее приятель вздыхал в тоске, говоря о своей заматеревшей супруге: «Если реинкарнация все-таки есть, я хотел бы снова родиться в Германии. Женщиной».

– Потому что у нас не женщины. У нас бабы.

– Но ты? Ты же не баба, ты же женщина!

– И