Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

где-то ведь должно быть ядро, молекула, отделенная от остального единица отсчета, в которой энергия жизни собрана, ее импульс, ее смысл, и чтобы вокруг пустота, сфера пустоты – а иначе что же отделяет, что же делает единицу единицей-то? Ан нет, хоть под микроскоп клади, а там снова и снова, в каждом квадратике – паутина непобедимая. Не разлагается эта материя на единицы и конечной мерой это подобие себе не исчерпать, так и мельчится в бесконечность. И вот что главное: закон, разгадка, единица этого строения, этого в самом себе бесконечно отраженного и раздробленного мира – не молекула, а отношение, не единица как таковая, а мера, густота этого самоподобия. Рисунок паутины, вот! Это вот фрактал! И мера его – отношение подобия, пропорция, связь! Подобие как физическая единица, как вес или скорость! Как крик понять! Ты попробуй себе представить такое: глаза гигантской мухи фасеточные, и ты в один влетаешь соринкой, а там – снова тот же мир, и снова глаза такие же. Множатся и нет этому конца. Это вот фрактал.

Или иначе: та же муха летает по комнате, и, чтобы ты не поймал ее, раз за разом ломает путь, выписывает вертель, а в вертеле – еще вертель, а как о стекло стукнется – еще, и в выборе ее излома только одно сохраняется – угол излома, подобие вертеля. Это ее индивидуальность, это ее линия жизни. Линия жизни, которая не прямая и не безликая плоскость, а нечто между, неодномерное, но с рисунком лица, если дать ей, мухе, летать вечно. Пока летит до случайного слома – хаос, а как на весь узор посмотришь, бесконечный если, то тут самый порядок и есть. Энергия созидания.

Ja, ja, die Armeisen

Sind ein lüstigesVolkchen,

Die haben schon eine Königin

Genau wie die Bienen.

Ja, ja, die Bienen

Sind schon ein lüstiges Völkchen,

Die haben sogar eine Königin

Genau wie die Armeisen…[7]

У попа была собака…

А теперь другой фрактал – лица. Те, зимние, что у вокзала, поутру.

И во всем, куда ни сунься, куда ни глянь, они. И их понять – это я сейчас только осознал, с тобой воюя, – это найти смысл в подобии. Информационный бит битвы, ведомой этим воинством. Не единица – нет в них целого, нет атома, а есть монада, есть как раз такая мера. Вот говорят, менталитет, менталитет, менталитет надо менять. А его нельзя менять. Наш менталитет – это и есть наше подобие. Самоподобие. Вот Картье – в нем есть вектор, цель, единица. Его можно дробить, дробить, извлекать полезные электроны, но как доберешься до единицы, до того, что человеком-то называется – все, дальше дробить нельзя, потому что дальше только ноль, пустота. Или единица, или ноль. А у нас нет человека, вот как. По сути дела, нет единицы. В одном человеке – вся паутина, весь фрактал, весь собор типов наших, русичей, чуди, монголов, немцев, евреев, хохлов, мордвы – всякой чуди по паре. И нет им конца. И все складывалось в каждой точке, не в сумму, а, наоборот, пополам да втрое, складывалось на всех границах, ветвилось, ломало линии полета при встрече с препятствием или страхом, но самоподобилось изо дня в день, из века в век. И из этой паутины как ни силься, ни строй единицу, вот такая же чудь изнутри и получится. И во всем. Понял теперь, какая энергия разрушения от такого сгибания да складывания скоплена, понял, что случится, если…»

Балашов пробудился от тоскливого чувства, говорившего ему, что Логинов от него отвернулся, а он сам – родня народу, который ему не мил, и, куда ни рванись, всюду именно его настигнет какой-нибудь ветеран всех войн, многоликий Миронов. Структура. «Фрактал – это структура, состоящая из частей, которые в каком-то смысле подобны целому». Может быть, лукавый Бенуа Мандельброт подразумевал силовую структуру? Или это в России любая структура должна содержать элемент подобия с многоликим Мироновым?

Игорь, преодолевая дремоту, принялся рыться в бумагах. Ему требовалась статья о фракталах, которую он недавно переводил. Его охватило лихорадочное возбуждение: ведь именно там могла содержаться разгадка вопроса, что будет! Что случится, если разрушить подобие?

Но статьи не было нигде. Ни среди рукописей, ни в переводах, ни в отдельном ящичке, где Балашов хранил фотографии и прежние любовные письма. Он не нашел ничего лучше, как позвонить Маше. Наверное, это она подчистила его архивы, наверное, это она умыкнула его фракталы!

– Балашов, псих, ты на часы посмотри. Мало тебе, что быть с тобой днем – тоска, так ты уже ночью о тонких энергиях подобия! На телевизоре твой Мандельброт.

Балашов увидел папочку на телевизоре и в смущении пошел на попятную:

– Извини меня. Извинишь за Россию, маленькая?

Маша, поверившая в искренность раскаянья и умиротворенная своей маленькой победой, попрощалась до завтра. А Игорь сел было заново за статью, пока его не отвлек телефонный звонок. Балашов обрадовался. Он был уверен, это снова Маша и с ней он сейчас поделится тем, что мера энергии там, где нет атомов – это и есть мера подобия. Она дает хаосу свое право в мире порядка.

– Картье украли, – глухим голосом сообщил ему Логинов.

2000 год. Северный Кавказ

Картье украли

Когда Логинов свалился с гриппом, Гаспар Картье позвонил человеку, которого так настоятельно рекомендовал ему Цвен Кунц. Человек сразу понял, о чем идет речь, словно знал о его поездке. Он долго не расспрашивал и после ритуального предостережения, увидев, с каким упрямым господином ему предстоит иметь дело, обещал немедленно помочь с проводником и со всяческими формальностями. Надо было и в прошлый раз к нему за помощью обращаться, – лишь сказал он с некоторой обидой, – тогда бы на вторую инспекцию денег и времени тратить бы не пришлось. Да, да, в Минводах встретят, не надо никаких Моздоков, не надо этих проблем и головных болей. Только рейс сообщите. Что, билеты? А вы человеку доброму позвоните, шепните, что к Ютову Руслану Руслановичу. Ага, по его приглашению. Срочно. И телефон дам, конечно – дело-то вы какое важное затеяли, господин Картье!

Секретарь Руслана Руслановича Ютова, того самого знакомого Кунца, неплохо владел английским и, главное, проявил такое желание помочь, что Гаспар и впрямь пожалел, что сразу не послушался совета Цвена. Когда в аэропорту Минвод