Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

я баба. И ты поживешь здесь, бабой станешь, – уверяла Маша, думая про себя, что в том-то и беда ее, что не баба она. И не баба, и не женщина. Потому что женщин здесь не бывает. И не ребенок уже, увы. Выходит, мужик? Нет, немка она, немка, а Ута и впрямь вот-вот и станет бабой.

– Настоящая глобализация не в западном мире происходит! На Западе национальное очень еще сильно. И государственное. А панисламизм, настоящий, фундаментальный, он как марксизм, он национальные границы отрицает.

– Ядерный феодализм? – вставил Балашов.

– Точно, здорово определил, в самое яблочко, – обрадовался тот. – Конечно! Именно феодализм. Или даже общины и роды. Феоды, кланы, тейпы – фокус-то в том, что они лучше оказались приспособлены к современным сетевым технологиям. Идея компьютерной сети оказалась мощнее идеи одного суперкомпьютера, понимаешь? Так и в государствах. А что тут удивляться, и там и там в конечном итоге обмены информационными сигналами и командами. Да, да, и даже энергия – это информация. И вот сверху на эти распределенные системы, на феоды, ложится сверхнациональная, сверхгосударственная идея, она связывает их крепче единого рынка. И вот миллиарды долларов передаются на джихад из рук нефтяных магнатов в руки единиц, стоящих у идейной вершины пирамиды, сети. И по ней этот исламский гербалайф направленно растекается во все стороны! Плюс ядерный Пакистан. Представляешь теперь себе силу притяжения такого ядерно-интернетовского родового общества? Общества, где люди верят в авторитет! А мы… Прем на них с оглоблей, с нашей имперской государственностью. В которую, по сути, и здесь-то не верит никто. Изошла в Афгане. Изверились во всем, нет здесь авторитета. Я скажу тебе, как диссидент диссиденту: раньше коммунизм хоть блефом был, но блефом настоящим, похожим на сказку и оттого глубоко привлекательным. И Афган мы, может быть, не так бы проиграли, кабы из-под этого коммунистического рожа имперская не полезла – я-то видел, как наши интернационалисты там за год разгулялись.

– Да, но ты говоришь, нам нужен Запад, нам нужен Запад, нам нужен Интернет – а сам-то Запад не сдулся ли? Если мерой брать идею? У Запада твоего еще идея рынка вселенского, и этот рынок вселенский он хочет противопоставить идее Бога Вселенского, духу пассионарному. Америка на пике, теперь вниз покатит, Европа вялая, ей одних беженцев по горло хватает, если их честно, по понятиям принимать. Ута вот из Европы твоей рвется, потому как тускло. Да? Им с исламским гербалайфом, как ты его в красках живописал, и в лучших снах не справиться. И мы на границе миров снова затерялись. Так не логичнее ли наоборот, от идей западных подальше спрятаться, и за свою, может быть, и худенькую, может быть, и на поверку лживую, но свою, единящую пока нас идею зацепиться? Может, с оглоблей-то оно пока сподручнее, вору-то нашему? А там время пройдет, разберемся.

– Эх ты, писатель! Типично российское словоблудие периодов общественного застоя. Так какая идея? Нет, ты тогда скажи мне, что за идея такая? Тождество с царством, что ли? Или, может быть, Сталина оживить? Во-от единственная идея реальная? Сила? И снова всю эту туфту начать гнать, дутые цифры, дутые планы, дутое государство, два дела только делающее толком – исправно стучащее и исправно отвоевывающее профуканные пяди земли! Это раз. А потом снова застой, перестройка, хм-хм. И так далее, пошла телега по колдобинам бултыхаться, по синусоиде общественного сознания… Птица-тройка! Это раз. Но вот что ты снова верно уловил – нечего нам с исламом воевать. Нечего, хватит уже. Понять надо, что это не Эсамбаев, как ты изволил высказаться. Уважать их надо научиться. Или отделять от себя. Никаких войн. Иначе смоют нас пассионарии, снова ты верно заметил. Смоют со Сталиным новым или без. А вот уважать чтобы научиться – на то и нужен Запад. Наш-то святой вор пока может жалеть, сирому может помочь спьяну да с загулу, а вот уважать – нет, Игорь. Нет, если не уважать, то хоть отделять для начала. Вот так, товарищ писатель!

Балашов был смущен. Сталина он никак не хотел. Так и сказал.

– Нет, Сталин – это жуткая крайность запоздалой индустриализации. Не феномен, а одна из черных дыр истории. Но знаешь, если есть хоть какая-то идея, еще способная охватить души, то это, увы, увы, увы – идея победителя. Не народа-победителя, но ордена, ордена храмовников. Нужен последний миф! Миф о подобии гибнущего тела атому, предназначенному выживать. А иначе рухнет здесь все в такой минус, что мало никому не покажется. Погибнет царство, и на обломках не напишут ни наши имена, ни имена поэтов. Такие, кажется, строчки есть:

Вселенский опыт говорит,

Что погибают царства

Не от того, что тяжек быт

Или страшны мытарства,

А погибают от того,

И тем страшней, чем дольше,

Что люди царства своего

Не уважают больше[6].

Вот сейчас грань, когда может рухнуть царство. И тогда, после, на руинах прохудившегося духа, уже не вырастет ничего.

– Людей надо уважать, а не царство! А иначе пусть рухнет, пусть лучше ничего, чем такое.

Логинов почувствовал себя утомленным спором, долгим, вернувшимся к исходной точке. Словно в лабиринте заплутал и сник. У него поднималась температура. И еще он ощутил досаду от того, что, как ему показалось, сам попадал по этой чудной классификации скорее в молекулы, чем в эти самые фракталы. То есть вроде как выходил и не совсем русским. Все эта манера воду мутить, говоря о русской душе. Бесправие на Земле обостряет нужду в Небе – вот в чем дело. Нет, ты Землю обустрой, погрязни в ней, а потом прорвись к Богу. Преодолей материю, а не отвергни – вот в чем соль! Вот в чем задача. Он решил, что, может быть, как раз сейчас логично было бы высказать свою крамольную мысль про Россию, мысль, недосказанную в беседе с Картье. Он человек факта, а факт состоит в том, что велика Россия, а порядка в ней нет. И в этом одном только прав Балашов. Только что отсюда следует по логике? По обычной логике, которую пока что здесь, в европейской части, хотя бы еще никто не отменил? А из нее следует, что большое, разнобокое надо дробить. Дабы создать распределенную информационную систему. Свою сеть. Прогрессивную. Да пусть не прогрессивную, а хоть работающую наконец. Даже железные машины этому уже научили, а тут – куда там.

– А ты как думаешь, что будет с