Современный зарубежный детектив-15. Книги 1-16 - Рада Джонс

Лексус сглотнул. Ему уже не верилось, что перед ним Фрейя – гот «птичьи мозги». В ушах непривычно шумели слова «гармонично», «цельно», «прорепетировать». Когда она успела нахвататься их? Он прокашлялся, но голос всё равно прозвучал хрипло:

– Может, еще чего надо?

Фрейя помотала головой. Похоже, она уже согрелась – её перестало трясти, движения стали мягкими, расслабленными. Вид взлохмаченного Лексуса, как это ни странно, взбодрил ее. Если он сидит и хмурится значит, за время ее «внутреннего полета » ничего такого в мире не произошло, хуже точно не стало. Она уже окончательно согрелась. Кусачий, шерстенный свитер окутывал теплом, да так, что это тепло становилось осязаемым. Его даже можно было потрогать рукоой.

– Как хорошо, – выдохнула она.

– То тебе хорошо, то плохо, – проворчал Лексус. – Определилась бы уже.

– А тебе-то что?

– Не пойму, что с тобой такое.

– А с тобой что такое? – огрызнулась Фрейя.

– Было когда-то такое и со мной… – неожиданно для себя признался он. – Вот, даже след остался. – Он показал грубый шрам на руке. – Слава богу, обошлось.

– Почему «слава богу»? Передумал?

– Перестал быть слабым.

– Слабым? – Фрейя озадаченно нахмурилась.

Лексус порылся в ящике стола, достал сигареты и зажигалку, закурил.

– Ну да. Увидел свою кровь фонтаном. Представил, как буду валяться – синий, раздутый, нелепый. И вокруг столпятся эти – те, кому я ни живой, ни мёртвый не нужен. Такая брезгливость накатила – чуть не вырвало. – Его голос стал жёстче: – Я, значит, из-за них, гадов, в землю, а они – жить припеваючи? Щаз! Послал всех к чёрту.

– Кого «всех»? – тихо и настороженно спросила Фрейя.

– Да всех, из-за кого жить расхотелось.

– И как ты смог? – затаив дыхание, спросила она.

– Разозлился! – выпалил он. – По-настоящему, на полную. Думал: «Вы так, твари? А я вот как!» И начал давать отпор.

– И получалось?

Лексус твёрдо посмотрел Фрейе в глаза:

– Ещё как! И у тебя получится.

– А если они сильнее? – с сомнением протянула девушка.

Лексус глубоко затянулся, обдумывая ответ.

– Был такой боксёр – Мухаммед Али, – начал он неторопливо. – Как-то раз, уже будучи в годах, он вышел против молодого сильного противника, которого победить не мог. И знаешь, что он сделал? Восемь раундов из девяти просто держал удар. Не бил – держал. Понимал, что противник выдыхается. А в девятом раунде, когда тот выдохся – уложил одним ударом. – Лексус глянул на вытаращившую глаза девчонку: – Сечёшь? Иногда важна не сила удара, а то, как долго ты держишься. А вообще, бокс – штука классная. Рекомендую. Просто побьёшь грушу – уже отпускает…

Фрейя пожала плечами:

– Я всё-таки больше дизайнер.

– И что с того? Можешь для стиля розовые перчатки надеть, – усмехнулся Лексус. – Живой боксёр всяко лучше, чем мёртвый дизайнер.

– А после того случая… с рукой… ты ещё когда-нибудь хотел… – она запнулась, – ну, того?

– Чтоб я себя этого променял на себя того, да ни за что, – он вдруг замялся. – Неудобно как-то уходить с середины концерта. Пока симфония твоя не дозвучала. – Он заметил, что лицо Фрейи непонимающе вытянулось и пояснил: – Кто-то наверху очень старался. Сочинял. А ты взял и недослушал. Так и со мной, отнесу песню продюсеру, они послушают полминуты из трех. И важно заявляют: «Ясно. Мы вам позвоним». Вот что им ясно? Уроды. Я еле сдерживаюсь, чтоб их, как Мухамед Али, одним ударом на месте не уложить.

– Они не перезванивают?

– Никогда, потому что слышали только фрагмент.

– А почему я не слышу ее – свою симфонию? – прошептала Фрейя, глаза ее ярко блестели.

Лексус отвёл взгляд и нахмурился, подбирая слова, – аллегорический вопрос требовал в ответ красивого иносказания.

– Потому что обида звенит в тебе громче, чем симфония. «Звук надо понизить», —серьезно произнес он.

Они замолчали, каждый углубился в свои мысли. Лексус курил, удивляясь собственной откровенности. Фрейя наматывала на палец мокрую прядь.

– Ты веришь в карму? – тихо спросила она.

– Я на карму особо не рассчитываю. Считаю, что сотворённое кем-то зло должно к нему вернуться еще в этой жизни.

– Хотелось бы, – скептически произнесла Фрейя.

– А чем ты, собственно, недовольна?

– Наверное, всем. Я по ошибке сюда попала… Меня забыли спросить: хочу я рождаться или нет?

– Прикольно, – усмехнулся Лексус. – А может, спрашивали, но ты не помнишь.

– Я всё помню, всё до мелочей. И разве я согласилась бы явиться с такой внешностью?

– А чё? Нормальная наружность, я уже привык. – Он выпустил кольцо дыма в потолок. Фрейя фыркнула. – А с кем ты себя сравниваешь? – с искренним интересом полюбопытствовал он.

– В смысле?

– Где точка отсчёта? Чьими глазами ты на себя смотришь?

– Как это?

– Как-как… Ну чё тут непонятного? Всегда найдутся глаза, которые скажут: «Ну ты даёшь, чё такой косорылый, мог бы явиться и с рожей получше». А есть те, которые что-то клёвое увидят. Я когда себя с Джимми Хендриксом сравниваю – хоть сразу в гроб ложись. И мой внутренний критик тут как тут, мозг выносит. Типа, куда лезешь со своей музыкой-фуфлом? Стрёмно становится. Тут самое время внутреннего хвалителя выпускать, ну и группу поддержки, фанатов – в их глазах я талантлив. Без них я б давно бросил музыку сочинять.

– Но это же всё выдумка, у тебя нет никаких фанатов.

– А вся эта критика, это что, по-твоему, не выдумка? – запальчиво выкрикнул музыкант.

Фрейя растерянно заморгала.

– А как же Тор? Он вполне реальный.

– А вот тут нужно держать удар, – Лексус встал в боксёрскую стойку. – Ясно теперь? – Фрейя молчала. Лексус плюхнулся обратно в кресло. – Знаешь, всё просто – кого кормишь, тот и растёт. Я как-то видел интервью Софи Лорен – она ржала, рассказывая про свой гигантский рот и широкие бёдра. А Барбару Стрейзанд только ленивый не пинал за её шнобель. И таких – море. – Он подался вперёд. – Все дело в тебе. Ты сама себе не нравишься, вот и всё. Сидишь и ждёшь от мира подтверждения этому. А как дождёшься: «Оп! Я так и знала!» Не слушай никого, они о тебе ни хрена не знают. Мне мама тоже без конца внушала, что музыка – не моё, и слуха у меня нет. Но я-то музыку слышу! Ты вытряхивай из себя не себя, а этих людей. Чего они сидят в тебе? – Лексус осёкся, только сейчас заметив, что Фрейя плачет. Тихо, как будто пытается проглотить слёзы. – Не плачь, – смутился он, – жизнь без чёрных полос не казалась бы белой. Всё как в музыке