Современный зарубежный детектив-15. Книги 1-16 - Рада Джонс

– Самое главное – произвести первое впечатление, – серьезно объясняла девушка. – Еще Коко Шанель говорила: «У вас не будет второго шанса, чтобы произвести первое впечатление». Въезжаешь? Если ты им сразу не запал, они ни за что не придут посмотреть на тебя еще раз.

Лексус «въезжал», но с трудом.

– А зачем на меня смотреть? – недовольно бубнил он. – Меня слушать надо. И вообще, они все меня уже видели, причем не один раз. Я там каждую субботу, если что, пою.

– Это другое, – отмахивалась Фрейя.

Лексус проглатывал свое недовольство, и они снова приступали к работе. В целом он, хоть и бурчал, находил процесс увлекательным. Когда костюм был подобран, они повели несколько онлайн-репетиций. Но оценить результат совместных трудов таким образом оказалось сложно, и в пятницу Фрейя потребовала генеральную репетицию.

– Только вживую, – заявила она. – Ко мне нельзя, у меня родичи дома. Куда пойдем?

Лексус растерялся. Его крохотная студия совершенно не подходила для репетиции. Но больше идти было некуда. В голову неожиданно пришла мысль. «Ван Гог»! Вот то, что им надо. Там и места полно, и людей нет, кроме скучающих проституток, которые станут прекрасной публикой. Только бы бармена уломать.

– Встретимся через час в баре «Ван Гог», – брякнул Лексус и тут же отключился.

Безлюдный бар навевал тоску. Бармен Эрик равнодушно протирал барную стойку, скорее по привычке, чем по необходимости. Узнав Лексуса, он кивнул.

– Два пива, – с ходу заказал Лексус, но, не успев дойти до стойки, нарвался на колючий взгляд Фрейи.

– Не надо! – остановила она бармена. – Мы здесь по делу. – Она по-хозяйски обвела взглядом пространство и что-то прикинула в голове.

– Левый угол подойдет. Доставай аппаратуру!

Лексус, нагруженный сумками, с гитарой через плечо, застыл, как вкопанный. Он планировал выпить по кружечке, полялякать о разном с Эриком. И только потом аккуратно подъехать с просьбой порепетировать. Но у Фрейи оказались другие планы. Она твердой походкой прошла в дальний угол и, немного пройдясь по периметру, принялась сдвигать столики и стулья один за другим вглубь зала. С нескрываемым раздражением девушка под грохот стульев уговаривала окаменевшего Лексуса согласиться с её выбором «сцены». Бармена она в упор не замечала.

Лексус не двигался. Бармен безмолвно таращился то на Фрейю, то на Лексуса, продолжая надраивать сверкающую столешницу. Фрейя энергично освобождала место, объясняя, почему Лексус обязан репетировать именно тут. Окончательно растерявшийся Лексус продолжал стоять… Разгоряченная и злая, Фрейя двинулась в его сторону.

– Слышь, иди, куда она там хочет, – услышал он полушепот Эрика. – Убьет на фиг.

Лексус кивнул и засеменил навстречу Фрейе.

Антуан и Микаэла

Микаэла сидела за столом напротив клетки, беспокойно наблюдая за Силой. Он второй день вёл себя странно: почти не прикасался к еде, двигался вяло, не оглашал окружающее пространство своим щебетанием. Девушка осторожно достала птицу, почувствовав под пальцами мягкие пёрышки.

– Как дела, друг мой? – прошептала она.

Сила посмотрел на неё круглыми глазами, и в этом взгляде она прочла безмолвный ответ: «Как-как? Сама видишь, терплю».

– Я знаю, – всё так же тихо ответила Мика, бережно поглаживая тёплую грудку птицы. – И восхищаюсь твоим терпением. Всё так устроено, Сила. И у нас, и у вас. Нужно терпеть. Тот, кто не может вытерпеть – погибает. Тебе, наверное, особенно трудно? Хочется улететь высоко в небо, на волю. Но не отчаивайся! Помнишь, ты и на ножках раньше стоять не мог? Подожди, дорогой, всё ещё может наладиться.

Сила покрутил головой и пристально посмотрел на Микаэлу.

– Сколько ждать, спрашиваешь? – догадалась она. – Неизвестно, конечно. Но так принято. Жить и ждать.

Аккуратно вернув Силу в клетку, она прислонилась лбом к прохладному оконному стеклу. Мимо скользили тени в темных пальто, у теней были серые лица – в цвет погоде. «Какие странные люди, – думала Мика, – идут такие хмурые. И даже не представляют, какие они счастливые. Хотя бы просто потому, что идут».

В потоке людей мелькнула знакомая фигура – Кристофер. Высокий, но сейчас почему-то сутулый. Когда-то они были неразлучны. Он приходил каждый день, и они часами болтали обо всём на свете, строили планы, делились секретами. После того как её пересадили в коляску, он стал появляться всё реже. Сначала говорил, что много уроков, потом – что занят спортом. А через месяц перестал приходить совсем.

Микаэла смотрела, как он идёт, сунув руки в карманы, пряча голову от моросящего дождя. «Всегда один, – подумала она, – но всё равно ему лучше, чем со мной». Она перевела взгляд на сквер слева от дома. Обычно там на лавках сидели мамочки и смотрели на играющих детей, но сейчас по случаю непогоды было пустынно.

Микаэла считала это место особенным, поскольку в детстве часто приходила туда с мамой. Мама сидела на лавочке, пока Микаэла играла. Вот с тех качелей Мика однажды упала, а на лестничке – споткнулась. В детстве она часто падала, ударялась и всегда что-то ломала. Мама с ужасом на лице неслась к ней. Хватала на руки и шептала в ухо:

– Больно? Больно?

– Не очень, – плача отвечала Мика. Она видела, что маме ещё больнее.

Потом началась деформация кости, Мике стало тяжело ходить, и тогда мама стала носить её на руках.

Вот они медленно идут по скверу, мама прижимает Мику к себе, а та дышит ей в щёку. Они останавливаются, чтобы вместе подобрать красочный осенний лист.

Как прекрасен был их сквер, разукрашенный щедрой палитрой осени! Золотистые и багряные листья один за другим падали с деревьев, укрывая землю мягким, шелестящим ковром. Запах прошедшего дождя пропитывал воздух. Последние цветы – астры и хризантемы – грустно смотрели по сторонам, прощаясь с летом. Вокруг было ярко и тихо, а Мике хотелось плакать. И она плакала, и мама плакала.

А потом появилась инвалидная коляска. Сначала Мика радостно кружилась в ней по дому, исследуя каждый угол, затем носилась по своей улочке, чувствуя встречный ветер на лице. Для мамы и тёти прогулки с Микаэлой превратились в пробежки. Но эти перемены казались к лучшему – Микаэла становилась более независимой. Со временем мама вернулась на работу, и Мика осталась с тётей Анной. Хотя правильнее было сказать – одна. Тётя постоянно гремела посудой на кухне или шуршала тряпкой в комнатах, а когда заходила к Мике, лишь печально вздыхала:

– Терпи, дорогая. Жизнь – это борьба. Все борются.

– И даже дети? – спрашивала Мика, глядя в окно, где соседские малыши возились в песочнице.

– И даже дети. – Тётя хмурила белёсые брови, глядя на племянницу серыми серьёзными глазами.

– А за что мы боремся? – не отступала Мика.