Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

class="p1">Собрав все свои силы, всю свою решимость, она нашла в сумочке отвёртку и начала откручивать винты, удерживающие панели из красного дерева. Она выкрутила их и, приложив титаническое усилие, вытащила холодильник. Она потянулась за ним и обнаружила «Глок» – «Глок» Арсена, меньший из двух – прямо там, где она его оставила.

«Надо было застрелить его в ту же секунду, как он передал ей пистолет», – подумала она. «Надо было застрелить каждого мужчину, которого она видела в тот день…»

Гречко, Арсен, его два приспешника, даже Лэнс. Ей было бы лучше в змеиной яме, чем в этой каше. Не было ни одного, кто бы не был готов её убить.

И вот результат. Она, истекающая кровью, выкидыша, умирающая. С мрачной решимостью она проверила пистолет, затем сумела прислониться к кровати спиной, лицом к двери. Она хотела встретиться со своим убийцей лицом к лицу, и, глядя на дверь, знала, что когда она откроется, тот, кто войдёт, будет последним, кого она увидит.

Это не заняло много времени.

Это был один сильный удар от человека, обученного выламывать двери.

Дерево треснуло вдоль рамы, и второй удар открыл её. Она направила пистолет прямо в то, что, как она ожидала, было лицом Лэнса.

Но это был не Лэнс. Это был Голубев. Очки.

Он вошёл с гримасой на лице, словно не собирался радоваться предстоящему ничуть не больше, чем она. Конечно же, это было неправдой. В руке у него был пистолет, но он не рассчитывал, что у неё он есть. Он бросился вперёд, не сбавляя скорости, словно буквально чувствовал запах крови, растекавшейся вокруг неё, и отчаянно хотел попробовать её на вкус.

Она нажала на курок и тут же выпустила пистолет. Пуля попала ему прямо в солнечное сплетение. Он посмотрел на неё, словно не веря в то, что она только что сделала, словно не веря в её наглость.

Его пистолет упал на землю, но ему каким-то образом удалось устоять на ногах, словно боксеру, который только что получил удар в лицо, но все еще стоит.

Затем раздался ещё один выстрел, на этот раз из коридора, и они оба поняли, что их борьба больше не имеет значения. Всех их поглотит одна и та же сила, один и тот же общий враг. Никто не выживет. Они были двумя динозаврами, сражающимися в тени метеорита, который…

положит конец всему. Он даже не потрудился повернуться и посмотреть в лицо грядущему.

«Извините», — прохрипел он, а затем прочистил горло. Голос у него был на удивление сильный. «Всё должно было произойти не так. Ваш бывший босс просто нас обогнал, вот и всё».

Клариссе потребовались все силы, чтобы ответить: «Думаю, теперь это уже не имеет значения».

И этого не произошло. Не для Голубева. В дверном проёме позади него появилась фигура, одетая во всё чёрное, и выстрелила ему в упор в затылок. Кровь и расчленёнка брызнули вперёд, обрызгав Кларису, когда она с отвращением отвернулась. Открыв глаза, она увидела сотрудника ЦРУ с пистолетом в руке.

«Если ты собираешься это сделать, сделай это», — сказала она.

Он направил на неё пистолет, и она закрыла глаза, ожидая последнего освобождения, которое принесёт смерть. Но выстрела так и не последовало. Она открыла глаза. «Простите», — произнёс мужчина — его лицо было скрыто маской, но голос оказался моложе, чем она ожидала, — и так же быстро, как появился, исчез. Она отметила, что Голубев сказал то же самое мгновение назад, когда пришёл убить её.

И ни один из них не смог этого сделать. В этом отношении они были крайне разочарованы. А Лэнс? Где он? То, что казалось ей целой жизнью, было всего лишь секундой, максимум минутой, но где же он, чёрт возьми? Арсен сказал, что он в здании. Так почему же, чёрт возьми, он так долго? Она чувствовала, что если бы смогла продержать глаза открытыми ещё немного, то была бы жива, когда он придёт.

Но она не смогла.

Её зрение затуманилось, дыхание стало поверхностным, сердцебиение замедлилось настолько, что почти не билось. И там, в этой нехватке кислорода, в этой нехватке крови, она закрыла глаза и осознала то, чего никогда бы не подумала. Она почувствовала сожаление. Сожаление о том, что сделала, о том, как всё обернулось, и о том, что это значило не для неё, а для ещё не родившегося ребёнка. Её ребёнка. Ребёнка Лэнса. Впервые с тех пор, как всё это началось, она почувствовала заботу и печаль.

Мир начал темнеть, чернеть, исчезать. Она ничего не видела, ничего не чувствовала, и как раз когда всё должно было исчезнуть, ей пришёл последний проблеск – не того мира, каким он был, а того, каким он мог бы быть. Мелькающие электрические сигналы, последние случайные вспышки умирающих…

Синапсы, а может, что-то большее, может, нечто духовное, кто знает? Это был проблеск мира, в котором Лэнс, а не Голубев и не агент ЦРУ, вошёл в комнату, держа в руках пистолет-пулемёт Арсена « Витязь» . Он пришёл убить её, наставил на неё пистолет, но когда увидел её лежащей здесь, в этой позе, голой, истекающей кровью, отчаявшейся, что-то изменилось в нём. Его ледяная кровь начала согреваться, застывшее сердце начало таять, выражение лица, взгляд смягчились, и он опустил пистолет.

Он посмотрел на неё, и его взгляд задержался на её животе. И в его глазах она увидела не просто жалость, не просто сочувствие, а любовь. Ей хотелось прижаться к нему, почувствовать тепло его дыхания, тепло его кожи. И она хотела, чтобы он тоже это почувствовал.

Они достигли конца, конца тернистого, тернистого пути, который прошли вместе, и это было всё, что осталось. Ему было приказано причинить ей боль, но он не мог этого сделать. Выбирая между её убийством и собственной смертью, он выбрал последнее. Она знала это с уверенностью, которую может принести только смерть, и этого знания было ей достаточно.

Этого было достаточно.

Потому что за всем этим – за интригами и ложью, за плащами и кинжалами, заговорами и предательством – была лишь одна причина, по которой она совершила то, что совершила. Одна причина, по которой она пошла по этому тёмному, одинокому пути.

Она сделала это, чтобы заставить Лэнса сделать то, что, как она знала, он иначе не сделал бы. Она сделала это, чтобы заставить его пойти против своей природы. Она сделала это, чтобы заставить его обратить на неё внимание. А затем, возможно,