Неосновной инстинкт - Юлия Олеговна Чеснокова

ней, значит, не они нажали. Чего ж это он включился? «Ну ладно, пусть включается» — махнула она рукой, всё равно собираясь поработать в нём чуть позже. Однако когда она вышла из ванной комнаты, смывшая якобы украшавший её макияж, переодевшаяся в милую оранжеватую домашнюю пижаму со звездочками и мишками Тедди (вера в то, что способна быть милой и по-девически очаровательной не покидала Полли Шелл несмотря на излишний вес и не тронутое интеллектом лицо, считавшееся ею же интеллектуальным уже потому, что она носила очки), то ноутбук встретил тишиной и темнотой выключенности. Списав на то, что он поломался и «глючит», писательница побрела поставить себе разогреться какой-нибудь еды, хотя перекусила буквально полчаса назад в кафе. Едва приоткрыв дверь холодильника, вернее, ещё приоткрывая её, она вдруг услышала истерический и заходящийся смех, какой издают клоуны-маньяки в фильмах ужасов, в лучших традициях фильмов по Стивену Кингу. Испугавшись, она отпрыгнула, вскрикнув. Дверца холодильника захлопнулась. Смех оборвался. Прислушиваясь к происходящему и отдыхиваясь от ужаса, мисс Шелл стала озираться и думать, откуда был звук, и не показалось ли ей? Руки затряслись и она, с удовольствием живущая в одиночестве, позвала кошек, чтобы ощущать хоть чьё-то присутствие. Несколько минут набиравшаяся смелости, чтобы открыть холодильник второй раз, она сделала это и ничего не произошло. Успокоившись и попеняв на буйное воображение, она соорудила себе скромные закуски и, поставив на поднос вместе с чашкой чая, поплелась к ноутбуку.

С порога зала её встретил горящий экран, с которого белое лицо куклы с красными щеками и черными проваленными глазами спросило мерзким голосом:

— Давай сыграем в игру? — оглушающий вопль разнесся на всю квартиру и еда с чаем повалились на пол, мешаясь с разбивающейся посудой. Смех злого клоуна повторился за её спиной.

Подобравший Чонопа фургон был уже в совершенно другом районе, но ехавшие внутри него продолжали следить по мониторам за происходящим внутри жилища Полли Шелл.

— Я б и сам так трёхнулся, — посмеявшись над истерикой литераторши, заметил Джело.

— А звонить ты ей будешь? — поинтересовался Оп у Химчана.

— Когда ноут в окно вылетит — тогда и начну, — улыбнулся он, руля и приглядывая краем глаза за результатами своих стараний. — Хотя ещё не вошли в дело исчезающие надписи на зеркалах… в общем, посмотрим. Если за два-три дня она не очень перевозбудится, то позвоню.

— Ужасные мы люди, — вздохнул Чоноп.

— На, — протянул ему Джело распечатку некоторого творчества писательницы, откопанного Ёнгуком. — Если после этого тебе всё ещё будет казаться, что она и без того не ку-ку, то я не знаю, что в твоём понимании достойно осуждения.

— Да много что… просто смотрю и жалко…

— А ты не смотри, — посоветовал Химчан. — Ты думай о том, что благодаря её книгам убивают мальчиков. Ты представь, как они умирали и что чувствовали, — Чоноп съежился, забившись в угол.

— Разве книги могут заставить убивать? Искусство — оно же делает мир лучше, разве нет?

— А ты впрямь считаешь любую книжонку искусством? — киллер повернул на свою улицу, собираясь выйти у дома и передать руль Опу. — Убийца Джона Леннона — Марк Чепмен, сказал, что нашёл призыв к убийству на страницах «Над пропастью во ржи» Селинджера. Учитывая, что Селинджер был тот ещё придурок с отклонениями, не сомневаюсь, что в своеобразной формулировке даже безобидных фраз псих психу свой дебилизм передать может, — тормозя, Химчан закончил: — Да и читал я эту рожь над пропастью. В самом деле, иногда диву даёшься, какие произведения признают шедеврами и искусством… Некоторым вещам даже у меня нет объяснений. Впрочем, как и всякой глупости нет объяснений в принципе. Обоснованиям подлежит только логичное, — остановившись чуть подальше от своего подъезда, он отстегнул ремень безопасности, взял свою сумку, таящую хитроумные механизмы на все случаи жизни и попрощался с друзьями. Джело, сидевший на переднем пассажирском, посмотрел на отдаленное окно, в котором горел свет и к которому отправился Химчан. Привычно невесело вздохнув, он отвернулся, увлекаемый рассказом Чонопа о том, как им предстоит расправиться с пятью сволочами и как он пытается на это настроиться. «Можно расправиться со всеми сволочами в мире вообще, — подумал Джело, — Но его несовершенство найдёт возможность сделать нас несчастными».

Наказание

Глухое помещение на цокольном этаже могло выглядеть привлекательно только для тех, кто сознательно любил притоны; напоминающий о гранже, потерянном поколении, судьбах Сида Вишеса и Курта Кобейна полуподвал подсвечивался тускло, стены не были обшарпаны временем — их стилизовали под убежище хиппи и панков, наклеив на них газетные вырезки и плакаты с культовыми рок-группами восьмидесятых годов. Два низких дивана, закрытые ставнями узкие горизонтальные окошки почти под потолком, с которого в одном месте свисали цепи, вроде бы ради атмосферы, а вроде… При желании всегда можно использовать. В кирпичи было вбито два стальных кольца, и к ним тоже можно было привязать, всё что угодно: цепи или веревки, или непосредственно защелкнуть на них наручники. Неподалеку стоял крепкий стул, выглядящий среди этого всего, как предназначенный для заключенного на допросе с пристрастием. Именно подобные зальчики снимались для развлечений небольшими компаниями, которые хотели оторваться без правил, пренебрегая законом и моралью.

Ёндже вошёл вслед за теми, кто его привёз сюда, теми, кто впустил его в свой «элитарный клуб», хранящий свои секреты. Их было пятеро — пятой оказалась тоже девушка. Самому старшему — тридцать четыре, бесповоротный гомосексуалист, меняющий без разбора любовников, не обязательно геев, но бессовестных и падких на его деньги бисексуалов, и даже натуралов, которые соглашаются на активную роль за хорошую сумму. С древних времен отчего-то считалось, что унизительно быть только пассивным педерастом, а сверху, куда бы ты не совался — ты настоящий мужчина. В душе Ёндже морщился, плевался и обмазывал себя санитарными средствами, протираясь спиртовыми салфетками и заливая в горло любую жидкость, которая бы горела. Внешне на его лице играла загадочно-довольная улыбка, которой он словно предвкушал то, что собирались все испытать. За ним вошёл Рен, разнаряженный так, как требовал случай. Юноша держался молодцом, и повадки смазливого фаворита богатея разыгрывал умело, поправляя покрытыми розовым лаком ногтями обесцвеченные уложенные волосы. Ресницы накрашены, глаза подведены, губы в блеске и аромат духов шлейфом; когда он выходил во всём этом из логова золотых Сольджун, будучи скорее буддистом, перекрестился, не то радуясь, что не попутал в своей жизни ничего ни разу, не то ещё из-за чего-то.

Двое из преступников приехали с охраной, телохранителями, которые остались снаружи. Всего четверо человек, так что, поглядев на наручные часы,