Между добром и злом. 7 том - Кирико Кири

стали радикально. А ведь это был не единичный случай. Люди жили, смеялись, веселились, но сама империя стонала. А скоро будет война, и смеха на улицах станет меньше. Так было двадцать лет назад, так будет сейчас.

Даже не смотря на солнце, Кондрат чувствовал себя будто под тучами. Не хотелось идти никуда. Просто стоять и смотреть на мирную жизнь, будто пытаясь украсть её частичку самому себе. Минут пять он просто стоял и пялился в никуда, после чего вздохнул и пошёл прочь.

Время было проведать Дайлин. Прошлая встреча была уж слишком скомканной.

После случившегося её перевели в другую больницу и выставили дополнительную охрану, которая, с учётом обстоятельства что до этого, что сейчас была бесполезна. Но главное, что ей теперь никто не угрожал, и она пришла в себя. Всё же, лёжа в коме, есть Дайлин не могла и в этом мире в такой ситуации люди рано или поздно умирали, что называли довольно поэтично — объятия смерти.

Его пропустили к ней без всяких вопросов. Охрана смотрела на Кондрата очень косо, но был виден в их глазах страх, нежелание вообще сталкиваться с ним лишний раз. История о произошедшем уже широко разошлась среди других. Теперь каждый знал, что Кондрат — знакомый самого императора. А это аргумент в любом споре, и никто ему не припомнит всех тех, кого он убил, что просто выполняли свою работу.

Дайлин встретила его с поникшим видом. Вернее, она была даже не поникшей, а апатичной. Сидела, смотрела в стену напротив пустым взглядом, и Кондрат видел, как она немного ожила, включилась, когда он вошёл в палату.

— Кондрат, это ты… — улыбнулась она. — А я уже думала, что ты забыл обо мне.

— Нет, я сидел в темнице, — отозвался Кондрат, невесело усмехнувшись.

— Сидел… в темнице? — переспросила Дайлин. На её лице мелькнуло удивление. Хоть какая-то настоящая эмоция. — Как это?

— Очень много произошло за эти шесть дней, Дайлин, — вздохнул Кондрат, сев на край кровати.

— Тебе не говорили, что ты умеешь интриговать?

— Нет. Хочешь послушать?

Дайлин закивала.

История вышла долгой. Не потому что событий было много, но из-за того, что Кондрат рассказывал всё в подробностях, будто читал подробный отчёт о произошедшем. Он просто не мог иначе. Даже сказку про кашу из топора он бы прочёл как историю о мошенничестве в малом размере, а про золотую рыбку как похищении с целью выкупа и шантаже.

И тем не менее история стоила того. Действительно необычная и трудно представляемая. Дайлин поверить не могла, что за одну ночь настолько кардинально всё изменилось. Теперь не было ни Урдена, ни Манхауза, ни много других знакомых ей людей. Специальная служба попадала практически под полный контроль императора, как его личная игрушка.

— Вот так… — закончил Кондрат, пожав плечами.

— Поверить не могу, если честно, что всё так обернулось, Кондрат…

— Времена меняются.

— И наступают новые, — пробормотала она.

— Именно, — согласился он, после чего взглянул на Дайлин. — А у тебя как дела?

С неё уже сняли бинты, обнажив затягивающиеся раны, которые тем не менее оставят после себя шрамы. Не сказать, что всё было плохо. Просто на правой стороне на уровне скулы под глазом виднелись следы, как ссадины, будто её протащили лицом по земле. Плюс порезы по щекам, на лбу и на шее. Всё не настолько плохо, насколько могло быть, но это так считал Кондрат. Ему и половину лица отрежь, он будет нормально себя чувствовать, если это не мешает жить.

Но Дайлин не была прожжённым потерявшем любой интерес к жизни мужиком, который не мог отличить цвет малинового щербета от цвета розовой фукси. Она была юной, в глубине души мечтательной и очень ранимой, которая до сих пор мечтала о удивительной встрече, прекрасной свадьбе и…

— Меня бросил мой мужчина, — негромко ответила Дайлин.

— Это который…

— Тот с очками, да, — кивнула она.

— Но у вас ничего не было в плане интима, верно? — уточнил Кондрат.

Дайлин покраснела, не тот вопрос, который можно задавать девушке, но она слишком хорошо знала Кондрата, который не имел ввиду ничего пошлого.

— Нет… — глухо отозвалась Дайлин.

— Тогда найдёшь другого, делов-то, ­— развёл он руками.

— Ты не понимаешь, Кондрат, — каждое слово давалась ей всё сложнее и сложнее. — Посмотри, кого ты видишь?

— Девушку?

— А ещё?

— Дайлин.

— Ты издеваешься?

— Нет.

— Что ты видишь на моём лице⁈ — указала она руками на себя.

— Нос.

Тут Дайлин даже не знала, как реагировать. Хотелось смеяться и плакать. Собственно, выбирать не пришлось. Она начала смеяться, громко, задорно и звонко, как должны смеяться молодые, но её смех становился истерическим, постепенно переходя в рыдания, громкие и безудержные.

— Дайлин… — пробормотал Кондрат.

Но Дайлин вместо слов подалась вперёд и обняла его.

Ей было плохо, ей было больно, грустно и обидно. И ей некому было выговориться, некому было пожаловаться и выплакаться, рассказать всё, что её так тревожило, особенно сейчас. Даже обнять, чтобы не чувствовать себя такой одинокой и потерянной, и то, некого было. И именно сейчас Дайлин была рада напарнику, который воспринимал её не как девушку, но как товарища, друга, словно Вайрин, но куда более взрослый, с которым ты чувствовала себя как за каменной стеной, как чувствует себя ребёнок, когда рядом крепкая спина отца.

Его можно было обнять, не боясь, что он воспримет это как-то превратно. Что он попробует к тебе полезть. Можно было почувствовать себя хоть в какой-то безопасности с человеком, которого никогда не покидала уверенность в то время, как вокруг будто собрались все бедствия мира, чтобы сломить тебя.

Дайлин просто не могла пережить это всё в одиночку.

— Я никому не нужна… — взвыла она ему в плечо. — Из-за шрамов я никогда не найду себе никого…

— Дайлин…

— Посмотри на меня, Кондрат! Посмотри на моё лицо! Я уродина и никому теперь не нужна! Меня просто выбросили, и я всегда буду одна!

— Не одна.

— Я умру в одиночестве никем не любимая, я буду совсем одна…

Кондрат хотел возразить, но вспомнил слова одной сотрудницы, работающей в его прошлом мире, что женщинам важно выговориться, а не получать советы. Иногда надо просто стравить давление.

Оставалось лишь обнимать Дайлин, слушая её страхи и боль, пока