Неосновной инстинкт - Юлия Олеговна Чеснокова

— Там был стриптиз, что тебе срочно захотелось поехать к девушке? — Ёндже подумал, что там даже секс был.

— Нет, просто не было никого, с кем можно было бы поговорить, как с тобой.

— Хотелось покритиковать кого-нибудь и поязвить над очередной ущербностью? — ткнула его в бок локтем Айли, зная, чем они занимаются на светских раутах. Корчат из себя элиту, в принципе, над собой насмешничая тоже.

— Не представляешь себе как! И всё же, я пойду, — развернулся Химик и вышел из квартиры, направившись прочь.

— Ёндже! — остановила его Айли. Он обернулся. Сложив губы и чуть их выпятив, она постучала по ним указательным пальцем. — Ничего не забыл? — смущенно затормозив, он вернулся на два шага назад. — Помимо неожиданных поцелуев, должны быть и те, которые происходят по желанию девушки, — приподнявшись на носочках, она сама дотянулась, хотя Ёндже и сделал встречное движение. Обняв её, он не успел заметить, как Айли почти перехватила инициативу, и впилась в него так жарко, как он сам пока бы не посмел. Забывая о том, что думал о себе, он насладился поцелуем, потому что журналистка-то целоваться умела. И только после того, как посчитала, что для первого раза будет достаточно, отпустила его, пожелав спокойной ночи.

Поймав третье за час такси Ёндже, наконец, отправился домой спать.

Наказание второе, посредственное

Пережив жуткую ночь в квартире, где происходила какая-то чертовщина, на следующий день Полли Шелл без охоты вернулась к себе домой из магазина, но когда всё начало повторяться (не те же самые кошмары и аналогичное поведение неведомого полтергейста, а сам факт невразумительного, сверхъестественного, баловство нечистой силы, иначе и не назвать, которое бесновалось, казалось, во всех углах, и без экзорциста успокаиваться не собиралось), она попросилась пожить у подруги, что значительно облегчило работу Джело, вновь проникшему в её жилище, обыскавшему его и нашедшему диски с видеозаписями, на которых насилуют и доводят до смерти мальчишек. Последние улики были собраны и, передумав насчет отсрочки окончательной расплаты преступников, Гук отправил эти неопровержимые доказательства в полицию. Их теперь и убивать не надо — в тюрьме с ними поступят куда хуже, когда они попадут в неё, после больниц. Против Ёндже у них ничего не выгорит, потому что насчет него у них нет весомых подтверждений. Даже если найдутся люди, которые видели как-нибудь пострадавших в компании Ёндже — это ни о чем не скажет, ведь в ночь расправы над ними у него алиби и никаких следов его присутствия в отвратительном подвале.

Оставалось поквитаться с писательницей, но Бан Ёнгук никак не мог придумать достойной кары, которая по справедливости соответствовала бы вине. Мисс Шелл никого не убивала, не калечила, не насиловала, и не нанимала никого этого делать. Она вдохновила на преступление, и потому её участие настолько косвенное, что не знаешь, как его охарактеризовать. Вроде бы зачинщик, а вроде и нет. Казалось бы провокатор, но тоже не то. Гук прекрасно знал лучший аргумент в её защиту, что она не ответственна за последствия чужой нездоровой психики, но как ей доказать, что у неё и самой с головой не всё в порядке? В мире, котором они жили, и который катился в сатирно-сортирную пропасть под лозунгами толерантности, свобод и «нормальности» любой самореализации, то, чем занималась мисс Шелл и ей подобные, считалось адекватным и неосуждаемым, а те, кто это осуждал, как раз и были врагами лояльности, гуманности и равенства. То есть, такие как он, Гук, его друзья, банда золотых, борющаяся с преступностью, по меркам молодёжи и демократов западного толка считались закостенелыми ретроградами, ведущими цивилизацию к тоталитаризму, железному занавесу и деспотичному контролю над всеми гражданами планеты. На несколько минут юрист даже задумался, в самом деле, как определить свою правоту и понять, что его консерватизм, почему-то воспринимающийся негативной чертой социально-политических взглядов, не зло, а истинная ценность. Как объяснить, что сохранение традиций и соблюдение норм морали и нравственности — это хорошо, если двадцать первый век ежедневно призывает к новшествам, обновлениям, пробованию всего и вся, смелости в заявлении любых своих недостатков и призыванию людей к тому, чтобы любые недостатки перестали считаться таковыми, чтобы любой грех и порок сделался законным, чтобы никого не надо было учить и воспитывать, потому что это «давление», «угнетение индивидуальности». От слова «индивидуальность» Гука, как и Ёндже, часто уже бросало в дрожь. Чаще всего за ним обнаруживался непроходимый эгоизм, бессовестность, грубость, хамство и нигилизм. Что ж, если быть личностью в наше время — это быть каким угодно придурком, лишь бы не как все, то адвокат предпочитает называть себя серой массой. Обычной такой золотой серой массой. Далекий прежде от элитаризма и считавший, что все люди равны, и нужно бороться на благо всех, ради абсолютно всех, сейчас Гук задумался о том, что всё же не все достойны счастья, и даже если они напрямую никому не вредят, то не заслуживают заботы о себе. Нет, нет, от этих мыслей нужно отделаться! Если в голове зародится мысль о избранности некоторых, вот тогда и придёт конец справедливости… но разве справедливость — это не «каждому по заслугам»? Черт возьми, ведь от рождения, в самом деле, никто не равен! Зачем обманывать себя и общество? Да, у всех по две руки, ноги, и голова (кстати, и не у всех, есть ведь и инвалиды), но содержание голов у всех разное и это, пожалуй, определяющий фактор. Нет, не совсем так… В китайской письменности в иероглифе «мысль» содержится символ «сердце». Какое точное замечание. Без сердца нет мысли, правильной, хорошей мысли, стерильный рассудок, вот и всё, что имеет мозг без души. Нет души — нет человека.

Подкараулив мисс Шелл у кафетерия, в котором она затарилась пончиками, Ёнгук подъехал к тротуару и приоткрыл окно, окликнув противницу своего клиента, а так же свою идеологическую непримиримую соперницу. Едва не выронив бумажный пакет с вкусностями, она подпрыгнула от стороннего звука, и мужчина понял, что нервы её за сутки расшатались в значительной степени.

— Доброго дня, мадмуазель, — улыбнулся Гук, пришвартовав машину у обочины и улыбнувшись. Полли Шелл моментально узнала адвоката истца.

— Добрый день, мистер Бан, — поправив очки, которые давно могла бы сменить на линзы, но не хотела, нося их принципиально везде ради имиджа творческого человека и литератора. Как будто какие-то внешние атрибуты способствовали внутреннему обогащению. Что ж, вполне суеверная надежда на талисманы и амулеты, всё идёт из древности, привычки наносить на себя отметки, чтобы обозначать