Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

– Вы нашли их в бункере?

– Нет, не нашли! Но если заявишь, что тебя похитили, сможем задержать этих пятерых подонков и на допросах выжать из них признание.

– Они не способны.

– На что?

– Похитить и тем более убить.

– Нет, ты послушай его! – Она обращается к Флавио, затем опять к Оливо: – Если ты такой умный и видишь, кто на что способен, что ж не предупредил свою мать, что ее муженек хочет опоить вас, засунуть в машину и выбросить в…

– Соня, – не выдерживает Флавио. – Хватит уже, ты переходишь границы!

– Перехожу границы? Ну-ну, послушаем, что еще скажете, детектив Оливо Деперо? Почему ты решил, что эти пятеро не в состоянии похитить и убить?

Оливо отпивает воды из бутылки и ставит ее на место.

– У них был шок, когда они увидели мой шрам на голове. Тот, кто способен хладнокровно убить пленного, так не реагирует. Они провозгласили себя беспощадными нацистами, но от вида крови падают в обморок. Проверьте машинку для стрижки овец. Я знаком с такими инструментами, знаю, как они шумят во время работы. А их машинка – без лезвий. Это был просто блеф. Поэтому вы раньше и не могли их арестовать, – на самом деле, кроме оскорблений и унижений, большего зла они никому не причинили.

Флавио, заложив руки за голову, начинает ходить по кабинету, – если я и не во всем его убедил, то, по крайней мере, заронил сомнение, не знаю, понятно ли объясняю! У Сони пока нет никаких сомнений, еще рано! Сейчас она слишком злая, расстроенная и разбитая. Такое же чувство испытал Оливо, когда в первый школьный день начал догадываться, что его используют, что отправили в класс в качестве приманки. Кем он в итоге и оказался. Но сделал все по-своему.

– Гектор знал или нет? – снова спрашивает он.

Соня машет руками, как бы говоря «ну хватит уже с этим Гектором!».

– Нет, конечно же не знал! Он сразу выложил бы тебе все, и наш план полетел бы к черту. Что в итоге и случилось!

– А Мунджу знал?

Хорошо знакомым Оливо жестом Соня откидывает волосы. И это уже наполовину ответ.

– Ты отказался нам помогать, – говорит. – Я должна была найти способ убедить тебя, и директриса как раз мне рассказала, что у вас там произошло с тем румыном…

– Мунджу.

– Мунджу, да, или как там, черт побери, его зовут! Он должен был только напугать тебя, чтобы тебе захотелось вырваться из приюта. Сработало ведь? Ты помог нам поймать этих нацистов, только вот сейчас все портишь. Но еще есть время. – Она умолкает, упирается руками в стол и смотрит на Оливо лицом к лицу. – Флавио еще не отнес твои показания судье. Бредятину, что ты нам сейчас поведал, знаем только мы втроем, так что ты еще можешь изменить показания. Подумай хорошенько! Ведь если то, что ты тут нам порассказал, ляжет на стол начальника следственного отдела, через пять минут Густаво и его дружки выйдут на свободу и вернутся в свой бункер мучить других, таких же, как ты.

Оливо полукругом вращает на столе бутылку.

Он вспоминает шум, который слышал, когда был заперт в цистерне. Где-то вдалеке появлявшийся время от времени ритмичный стук шел снизу, словно молоточек судьи, выносящего приговор.

– Все было именно так, как я сказал, – четко и громко произносит он.

21

Соня распахивает дверь в квартиру и входит.

В машине они не сказали друг другу ни слова, но ясно, что если бы только она могла отправить Оливо к Флавио (но как, тот ведь живет с матерью), или в гостиницу (не положено, это все-таки несовершеннолетний), или в тот же приют (но сначала нужно предупредить директрису), то сейчас Оливо не стоял бы с ней на лестничной клетке в раздумье, входить или нет.

Соня Спирлари кидает сумку на диван и замечает отсутствие Оливо. Возвращается к двери:

– Заходи, пожалуйста! Два часа ночи, сил нет, пойдем спать! Мы – в свои кровати, а пятеро нацистов – в свои. Завтра утром поймем, как быть дальше, о’кей? Раз сказала тебе, что можешь доучиться эту неделю, – так и будет. Гектор приедет за тобой в воскресенье или понедельник. А сейчас давай не будем все усложнять.

Она направляется в кухню и исчезает там. Оливо переступает порог и закрывает входную дверь. У него нет с собой рюкзака. Должно быть, остался в фургоне микронацистов. Но больше всего его волнует, что нет у него и книги о Лигабуэ, которую дал ему профессор Сизмонда. Когда они с Флавио выходили из полицейского управления, он попросил зама Сони помочь ему вернуть книгу. Флавио пообещал сделать все возможное, но сейчас ее пока нет…

– Есть хочешь? – кричит Соня из кухни, изо всех сил стараясь сохранять нормальный тон.

– Нет, – тихо отвечает Оливо, зная, что она его не услышит, но вопрос не повторяется.

Оливо идет в ванную комнату, умывается, и ему нужно пописать наконец-то, после того как терпел несколько часов. Усаживается на унитаз, – с таких мелких поступков и начинается борьба с патриархатом, не знаю, понятно ли объясняю! – и, пока сидит, разглядывает ванну. Он не любит воду, но, когда в последние годы нужно было мыться, в его распоряжении, к счастью, всегда был душ. И к тому же Гектор говорит, что он единственный подросток, который, даже если не моется, всегда приятно пахнет мускатным или сосновым ароматом.

Дважды моет руки и выходит. Из кухни до него доносятся звуки: хлопает дверца холодильника, открывается пластиковый контейнер, ввинчивается штопор. Представляет, как Соня сидит на табуретке, перед ней скромные остатки сомнительного вида еды, даже не подогретые, и бутылка ее любимого белого вина. По сути, расследование пошло прахом, лучше не мешать ей грустить и утешаться, как обычно.

Оливо входит в комнату, снимает куртку и вешает ее на единственный стул возле письменного стола. Здесь, в пространстве, где он сейчас обитает, росла Манон, играла в куклы, училась, плохо, должно быть, плакала, мечтала и перед сном думала о каком-нибудь близком друге или подруге.

Оливо укладывается в кровать и закрывает глаза.

Размышляет, что у него-то нет подобного места. Об одиноком доме в лесу, где он прожил свои первые восемь лет – до той декабрьской ночи, – у него смутные воспоминания. Словно холодная вода в стальном багажнике ему преподнесла невиданный подарок, но одновременно забрала память о многих вещах и предметах, которые у него имелись прежде.

Он никогда больше не возвращался в ту долину и уж тем более в тот дом.

С