Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

– Отвезешь меня в приют? – спрашивает Оливо.

Флавио отрицательно качает головой.

– Похититель объявился, – говорит. – Соня ждет тебя в управлении.

24

Паркуются они в большом дворе, где стоят служебные авто, и затем на лифте поднимаются на третий этаж. Коридор, еще коридор, проходят мимо кофемашин, рядом с которыми топчутся полицейские в форме.

Почти все косятся на Оливо, потому что знают про нацистов и его показания. Даже те немногие, кто ничего не слышал об этой истории, смотрят на него с любопытством, потому что он странный и для них этого уже достаточно, – на такого чудака разве не захочется посмотреть? Не знаю, понятно ли объясняю!

Соня ждет в своем кабинете: ноги на столе, подбородок на груди. Возможно, впервые за несколько часов она смогла посвятить немного времени отдыху или чему-то подобному. Оливо входит, и она резко поднимает голову.

– Садись, – говорит.

Оливо занимает одно из двух кресел у стола. Последний раз они разговаривали, когда он закрылся в ванной, а она у двери умоляла его выйти. Утром, когда проснулся, ее уже не было дома. Теперь он догадывается почему. Это позволяет им избежать формальностей.

– Оригинал письма – у криминалистов, они проверяют его на пальчики и следы ДНК, – произносит Соня. – Сомневаюсь, что найдут что-то. Похититель не дурак и не действует спонтанно. Он ждал месяцы, прежде чем подать сигнал, держал нас на поводке, извел неопределенностью родственников ребят и сейчас знает, что настал подходящий момент, чтобы выставить требования.

Передает бумагу Оливо:

– Мы сделали несколько копий письма. Цвет и размеры соответствуют оригиналу.

Оливо изучает изображение на листе А4 в развернутом виде, но со следами сгиба, означающими, что оригинал был сложен вчетверо.

– Почтовый конверт, в котором к вам попал листок, был желтого, белого или светло-зеленого цвета?

Соня и Флавио переглядываются. Ей трудно разговаривать с ним, так что спрашивает Флавио.

– Это так важно, в каком конверте находилось письмо? – недоумевает заместитель.

– Если он выбрал лист А4 и сложил его вчетверо, значит намеревался отправить в почтовом конверте размером семнадцать с половиной на двенадцать с половиной сантиметров, весом до восьмидесяти граммов. Так какого же он цвета? Желтого, белого или светло-зеленого?

– Светло-зеленого, – отвечает Флавио.

– О’кей, ты нас впечатлил, – говорит Соня; похоже, она успела забыть про ночь и говорит с такой же злобой, как накануне вечером. – Может, скажешь нам что-нибудь про содержание?

Оливо изучает вырезанные из какой-то газеты и приклеенные на стандартный листок буквы. Из них составлен текст: «Сегодня вечером в 23:00 доставить 250 тысяч евро за каждого в купюрах по 500, в канале № 16 под улицей Старых Рыбаков, в 27-м канализационном люке. Положите их в непромокаемую аквалангистскую сумку размером 50 × 30, высотой 20 см. Привяжите к ней доску для плавания из бассейна „Адриатик“, оставьте в воде и уходите. Не пытайтесь меня надуть!»

– Угу, – произносит Оливо и кладет бумагу на стол, словно не очень-то ему интересно.

Пару секунд Соня внимательно смотрит на Оливо и хватается обеими руками за голову. В шесть утра ее разбудил и выдернул из постели мобильник, сообщивший об обнаружении конверта. И с той минуты тотчас все закрутилось: осмотр места находки, информирование родственников по телефону, необходимость выслушивать их сомнения и просьбы. Все эти восемь часов – от того звонка до двадцати трех часов – она анализировала возможные предстоящие шаги. Непонятно, как ей пришло в голову позвать Оливо Деперо. Вероятно, считала, что не стоит пренебрегать никакой гипотезой. Или же все еще думает, что этот невыносимый мальчишка видит то, чего не замечают они. Но факт остается фактом: сейчас, когда он сидит напротив с недовольной миной, она охотно влепила бы ему пощечину.

– Звонок, во время которого сообщили о конверте в урне возле театра «Виктория», – пытается разрядить обстановку Флавио, – был сделан сегодня в пять сорок пять утра в бар, открытый для водителей, развозящих товары по основным рынкам. Разумеется, записей никаких у нас нет, но бариста сказал, что у мужчины был низкий грудной голос.

– По крайней мере, теперь у нас есть похититель и требование выкупа, – говорит Соня для важности. – Правила игры нам знакомы, в общем. О чем мы понятия не имеем, так это живы ли ребята или нет. И до двадцати трех остается всего лишь девять часов.

– Заплатите, – говорит Оливо.

Соня спускает ноги со стола и ставит локти туда, где только что находились ее черные кроссовки.

– Ты хоть понимаешь, о какой сумме идет речь? О миллионе евро.

– Не так уж это и много. Двести пятьдесят тысяч евро за каждого. Столько стоит отремонтированная трехкомнатная квартира на четвертом этаже в доме без лифта в вашем районе.

– Спасибо за консультацию по рынку недвижимости, но дело в том, что вот уже более двадцати лет, как федеральный закон блокирует продажу семейной собственности в счет выкупа при похищении.

– Пусть блокирует.

Соня Спирлари слегка щурится, демонстрируя явную неприязнь, и продолжает:

– Благодаря этому закону удалось остановить всплеск похищений людей в девяностые годы. И потом, закон не закон, но никто из родственников, кроме семейства Райана Дюбуа, ни за что не найдет двести пятьдесят тысяч евро к сегодняшнему вечеру. Родители Элены Гацци – возможно, но им придется распродать имущество и влезть в долги. Речь ведь идет о наличных, которые нужно собрать за несколько часов.

– Угу, – мычит Оливо.

– Знаешь, эти твои «угу» начинают действовать мне на нервы сильнее, чем замечания к моему сослагательному наклонению.

– Соня, – вмешивается Флавио, – не забывай, о чем мы условились.

– Да помню я, помню! Не хватало еще, чтобы мой заместитель устраивал мне нагоняй за то, как я веду себя с подростком. Знаешь, Оливо, что я тебе скажу? Ты только кажешься подростком, но ни фига, ты не такой! Подросток понятия не имеет, что творится в его собственной голове, не то, что в чужой! А ты, подумать только, точно знаешь, о чем он думает, разве не так? Так просвети нас, поставь в известность! Что, по-твоему, в башке у похитителя? Почему отводит семьям так мало времени для сбора денег? Ждал несколько месяцев, а теперь – отчего вдруг такая спешка?

– Он не глупый и не импульсивный, – произносит Оливо.

– Это я уже и сама поняла.

– Если он запросил такую сумму, значит уверен, что семьи, все семьи, могут ее собрать, и за короткое время.

– Тогда он плохо проинформирован! И поэтому мы его обуем.

– Не делайте этого.

– Что не делать?

– Не надо загонять его в ловушку.

– Но именно этим мы как раз и занимаемся. Поэтому с самого утра