Искатель, 2004 №11 - Сергей Юрьевич Борисов

Марина привстала и заговорила сама:

— Зачем, ну зачем мне твоя жалость? Я знаю, что ты добрый. Мне это не нужно доказывать. Но взгляни, наконец, правде в глаза. Мне невыносимо тебя видеть. Я бы уехала к маме, но у меня сейчас просто сил нет еще ей что-то объяснять. Прошу тебя, оставь меня.

Сергей не уходил.

Марина опять легла в прежнее положение, крепко зажмурив глаза. Отвратительно и невозможно было думать о чем-либо. Не было сил смотреть и видеть знакомые предметы. Она, выскользнув из привычного течения жизни и лишившись повседневных обязанностей, не знала, зачем опять к ним возвращаться. Так близка, оказывается, была зыбкая грань, отделявшая жизнь с ее мелочной возней от небытия. Так заманчиво было преодолеть эту грань и забыть все свои мучительные переживания и раствориться во времени. Так тянуло ее вслед за Олегом, и так мало желания в ней осталось жить, а значит страдать, что Марина с незнакомым ей раньше злобным чувством думала про своих близких, которые пытались задержать ее и не отпускать от себя. И начиная думать о них, ей в голову приходили только самые грубые мысли. Особенно про Сергея. Вот он уже несколько дней не ходил на работу и что-то там хлопотал по хозяйству, а ей казалось, что он только за тем и хочет поднять ее, чтобы она опять встала к плите на кухне и начала выполнять свои обычные функции, создавая ему комфорт, к которому он так привык.

Был только один человек, которому она была действительно необходима. И его не стало. Так зачем жить? Тем более уйти совсем просто и легко. Лежать и ждать. И придет избавление. И может быть?.. Ведь никто не знает определенно. Может быть, это возможно? Марина, даже себе не признавалась. Но какие-то неясные мысли и надежды. А вдруг? Ведь мы ничего не знаем точно. Вдруг возможно? Там… Увидеть Олега. Это приносило облегчение и ощущение надежды. Но именно в этом месте мысли наталкивались на какое-то препятствие, и возникало беспокойство и тревога. Она сначала не могла понять в чем дело, но, возвращаясь все к тому же вновь и вновь, вдруг ужаснулась на себя. Как же она забыла? Ребенок! Ребенок Олега. Он так хотел, чтобы она его оставила. И ведь она ему тогда, в больнице, обещала. Обещала родить девочку. Марина беспомощно заплакала. «Боже мой, был ли кто-то несчастнее меня? Как жить? И где найти силы для этого?»

Сергей, увидев, что Марина заплакала, обрадовался. В ее безмолвном отчаянии не было выхода. Слезы все же принесут ей какое-то облегчение. Он оставил в спальне столик, а сам тихо вышел.

Сергей работал, но мысли его были о Катюше. Почему он не поговорил с ней утром, как собирался? Был удобный момент. И она ждала. Теперь сложнее, все время народ. Катюша принесла ему почту. Он посмотрел на часы и сказал:

— Пора передохнуть. Нужно перекусить. Составь мне компанию.

Катюша удивилась и не знала, что ответить.

Он добавил:

— Нам нужно поговорить. На нейтральной территории это сделать будет проще.

Она сказала:

— Хорошо, — и вышла.

Кафе было уютное. Располагалось в подвальчике, и, даже днем, здесь был приятный полумрак. По вечерам играла музыка. Сейчас было тихо. Они выбрали столик у стены. Кроме них в глубине зала сидели мужчина и женщина, и пили кофе, тихо разговаривая друг с другом, а неподалеку полный мужчина степенно доедал свой обед.

Они выпили вина. Катюша была в простом черном платье. Сергею нравилось, когда она одевалась неброско. Она была бледнее, чем обычно, и немного взволнована. Он смотрел на ее красивую шею, волосы, блестевшие в неярком свете фонаря, полные губы. Вдруг у него перехватило дыхание: на мгновение ему показалось, что он давно и безумно ее любит. И все вдруг стало невероятно простым. Кафе. Красивая женщина рядом. Ведь она не равнодушна к нему и теперь. Разве нелепая история с Костей не подтверждает это? Нужно всего лишь протянуть руку, дотронуться до шеи и изменить выражение строгого и нежного лица. И глядя сейчас поверх бокала в глаза Катюши, он чувствовал, что, может быть, еще не поздно сделать это.

Ему хотелось произнести ее имя, но не «Катюша», как он называл ее раньше, а «Катя». Но, вспомнив, что так обращался к ней Костя, он подавил в себе это желание.

Они поели. Сергей заказал кофе и продолжал ничего не значащий разговор. Ему казалось, что до тех пор, пока он не назвал вещи своими именами, есть возможность все изменить.

— Как странно, я совсем ничего не знаю о тебе.

— Неужели это может быть интересно? — равнодушно ответила Катюша.

Он слушал звук ее голоса, и ему не хотелось, чтобы она замолчала.

— Как можно рассказать о своей жизни? Теперь она мне кажется только глупой и смешной, и я сама не понимаю ее.

Он слушал ее, и ему было жаль чего-то, и он чувствовал себя виноватым перед ней.

— Как ты изменилась. Я временами тебя не узнаю. Раньше ты была совсем другой.

Она грустно подтвердила:

— Да. Раньше я была другая.

Он понимал, что говорит с ней совсем не о том, о чем хотел. Теперь ему не казалось все так просто, как это выглядело утром на работе. И он чувствовал, что нужно подождать, сейчас он не может разбрасываться, дома его ждала Марина.

— Катюша, ты счастлива?

Она покраснела и доверчиво ответила:

— Очень.

Они думали об одном, но не могли себя заставить высказаться откровеннее.

Он, глядя на ее изменившееся, взволнованное лицо, почувствовал боль и сожаление и, не удержавшись, произнес:

— Но это так странно и нелепо.

Она подняла на него глаза и спросила:

— А разве могло быть иначе?

Марина положила трубку телефона. Через несколько минут приедет Сергей. Она со страхом представила их вечерние разговоры. Старательно подобранные темы. Ни слова о том, что больше всего волновало обоих. Она поняла, что сегодня ей не выдержать. Она вышла в коридор и стала одеваться, предчувствуя, как муж удивится, не застав ее дома. Торопливо защелкнула крючки на шубе, пристегнула Арчи поводок и вышла на улицу.

На улице было темно. Марина медленно пошла по тропинке. Оставаясь одна, она думала всегда об одном. Прошло два месяца после смерти Олега. Но боль не утихала, она сама не давала ей утихнуть, растравливая воспоминаниями незаживающую рану. И упрямо возвращалась туда, к началу их любви. Когда она была сильной. И ей казалось,