Кровь в наших жилах - Татьяна Лаас

Катя развернула бумажную обертку с конфеты и снова протянула мальчишке:

— Ешь. Вкусно же. Мне помогает успокоиться.

Егорка швыркнул носом и быстро цапнул конфету грязной, покрытой цыпками рукой:

— Благодарствую. Че надо-то? Опоздали вы. Так есть опоздали.

Егор успокоился, и Лиза наконец-то смогла его спросить, даже надеясь, что тот ответит:

— Нам господин Перовский сказал, что ты очень внимательный и умный мальчик. Нам очень нужна твоя помощь. Скажи… Когда зверинец Шульца приехал в «Змеев дол», на нем был рисунок хвостатой русалки?

Тот заинтересовался:

— А зачем мертвой бабе хвост?

— Она не мертвая. Она живая, просто с хвостом, как рыба.

— Как те бабы, что в Сосенках нашли? — понял Егорка.

— Именно.

Катя достала очередную конфету, принятую уже без возражений. Егорка отрицательно качнул головой:

— Неа. Не было рисунка такой бабы на фургоне. Да и в самом фургоне такой бабы не было — мне Петька показывал всех зверюг в фургоне. Он бы не смолчал. Не было там хвостатой бабы. Я могу уже…

— Ты ничего не рассказал о Петьке, — напомнила Лиза. — Ты сказал, что ему нужна была наша помощь. Объясни, что случилось?

— Дык… Я ж грю — неважно это. Уехал он.

— Мы нашли его и зверинец.

Егорка снова шмыгнул носом:

— Точно?

— Крест на сердце, — сказала Лиза детскую клятву.

Егорка подался к ней — она видела, как в его глазах метался страх. Страх поверить и ошибиться. Страх предать друга.

— Егор, я клянусь, я помогу Петеру.

Он сдался:

— Лан. Верю. Он папку свово до одури боится. К мамке хочет. А мамка далеко. Папка же у него не такой дурной, как у меня, но… Мнится мне, убить как и мой может… Отвезите Петьку к мамке, а? Он так этого хотел… Токмо он гордый — он вам не скажет. Помните, как приехали в Боровое?

— Помню.

Егорка важно продолжил:

— Я в тот вечер у тетки в Боровом был. К ней народу тогда набилось! Десятский Погорелов сказал, что из самого Суходольску приедут у-у-у какие сыщики разбираться с трупой. Я тогда зайцем рванул к Петьке — антересно же. Вдруг его папаша отпустил бы на сыщиков поглазеть. Токмо Петька сказал, что ему нельзя. Сказал, что надо, чтобы сыщики те сами сюда пришли. Дело, грит, для них тут есть. Он линорму выпустил из клетки и шмат мяса дал, чтоб я линорму в Боровое заманил. Токмо линорма ночью замерз, дурында. Он забился под мост и усе. Я и пихал его, и тащил, он токмо кусался и шипел. — Слова все быстрее и быстрее вываливались из Егорки — видать, устал он от чужой тайны. — Я к Петьке опять — он сказал, что судьба-а-а… Кароч, я тогда забегал туда и обратно — в Боровое и в Дол. Узнал, что вы на ночь у старосты остаетесь. Петька и сказал караулить линорму и вас. Ткнуть пальцем в дом! Я ж вам все показал! А вы!!! Вы! Вы ниче не поняли. А туды же — сыщики!

Лиза вздрогнула. Петер знал, чем занимается его отец. Он знал и пытался привлечь внимание. Наверное, чешуйки линорм по его приказу разбрасывал. И когда Егорка принес новость из Борового, Петер надеялся, что стоит увидеть зверинец, как полиция все поймет. Не поняли — их вина, прав Егорка.

Он снова сменил гнев на милость и пробормотал:

— Вы токмо Петьку не обижайте. Он к мамке хочет.

Лиза выпрямилась и машинально кивнула. Бедный Петер! Чужая страна, нелюбящий отец, который каждому встречному и поперечному выдавал, что сын не его, и афера с русалками… Он пытался, как мог, боясь за себя и свою жизнь.

Вихрев наклонился к Егорке:

— Ты Москву когда-нибудь видел?

— Неа… — Глаза у Егорки стали огромными, как плошки.

— А хочешь увидеть?

Егорка тут же заметался взглядом, ища пути отступления.

— Да не бойся ты так, — улыбнулся Иван. — Я запишу твои показания, а потом покажу Москву и в кондитерскую свожу. Самую лучшую. Слово чести.

Егорка подбоченился:

— Дурите, дяденька, да?

— Не дурю. Может, у меня у самого сын твоего возраста был бы. Я бы его точно в лучшую кондитерскую водил.

— Ха! Держите карман шире! Кто такого оборванца, как я, пустит в кон-ди-тер-скую.

Вихрев в свою очередь под тихое Катино: «Мужчины!» — подбоченился:

— А кто возразит такому, как я?

Егорка оценил черный кафтан:

— Правду гришь. — Он шально улыбнулся: — а пойдем!

— Отца твоего предупредить нужно.

— Он до первых петухов не проснется, — сдулся Егорка. — Ему че живой я, чё мертвый, все едино.

Лиза отвела взгляд в сторону — что делать с таким она не знала. Вихрев тем временем, сообщив, что за ней теперь присматривает Найденов, исчез в кромеже вместе с Егоркой.

Лиза вздохнула, понимая, что мимо судьбы Егорки проходить нельзя, но пока она ничего сделать не может. Если только Вихрев что-то сделает — поговорит с Ефимовым… По душам… Опричники умеют душевно разговаривать. Лиза понимала, что всю Россию сразу не спасешь, но сердцу от этого не легче. Так… Холера! Сейчас Петер. Потом она подумает, как помочь Егорке.

— Петер знал о преступлении, — сказала она очевидное. Она оперлась руками на перила моста и смотрела, как журчит, прыгает по камешкам в сторону Идольменя Перыница.

— Нехорошо получится, — строго сказала Катя.

— Прости? Петер сам пытался действовать. Его показания…

— Нехорошо, — повторилась Катя. — Нельзя его заставлять давать показания против отца. Даст показания — его отца и Кросса посадят. Зверинец же требует присмотра и денежных вложений. Рано или поздно деньги закончатся, и Шульц разорится. Петер же окажется в приюте в ожидании, когда мать его заберет. Если захочет забирать. Он же себя поедом съест за случившееся с семьей. Или мать его обвинит во всех грехах. Мол, не мог ради отца родного промолчать? Кто тебе те девки и кто отец… Нельзя так Петера подставлять.

— Но другого выхода пока нет.

Катя опустила глаза:

— Только и это не выход — все вешать на ребенка. Не знаю я…

Лиза напомнила себе, что Митеньке тоже было восемь. И правильный выбор он смог сделать сам. Справится с таким и Петер. Наверное. В любом случае в беде она его не бросит. Только бы он согласился помочь…

Глава тридцать первая, в которой Дашков говорит правду, а Лиза грустит

Дашков закончил напитывать эфиром выведенные мелом на стене тоннеля знаки. Они вспыхнули алым, бьющим по глазам светом, запечатывая мертвенно-голубой провал в мир чуди. Канарейка в клетке поперхнулась чириканьем и замолкла. Дашков