Сквозь другую ночь - Вадим Юрьевич Панов

– Мои мысли?

– Если ты грустный из-за них, то да, рассказывай свои мысли.

– Не грустный, а задумчивый, – попытался уточнить Колпацкий, но не преуспел.

– Веня, заканчивай ездить мне по ушам, – попросила Дарина. – Ты явно пришёл, чтобы поговорить о чём-то важном, что тебя сильно гнетёт. Мне это приятно, но ты знаешь, что я не люблю ходить вокруг да около.

– Меня смущает тема, – вздохнул Колпацкий.

– Это я уже поняла. Ты что, изменил Каринке?

– Нет. – Он удивлённо округлил глаза. – Как ты вообще могла такое подумать?

– Сделала вывод из твоего пришибленного вида.

– Я бы никогда не поступил так с Кариной! И ты об этом знаешь!

Она промолчала, не произнесла избитую фразу «С кем не бывает?», почувствовала, что сейчас шутка получится неуместной.

– Тогда в чём дело?

Он глотнул кофе и вздохнул:

– Помнишь, я стал в подробностях рассказывать историю, как мы с Каринкой наткнулись на грубого официанта в ресторане? А ты засмеялась и сказала, что я повторяюсь и рассказывал её два дня назад.

– Ну… что-то такое припоминаю, – не очень уверенно протянула Дарина. – Со всеми бывает.

– Ты ещё посмеялась.

– Мы посмеялись, – уточнила женщина.

– Ага.

В действительности Дарина хорошо помнила тот случай. Но не потому, что история об официанте получилась настолько весёлой, а потому что смех Вени показался ей не совсем естественным. Неискренним. Натянутым. Но тогда она подумала, что Веня обиделся на то, что ему не позволили повторить историю, возможно, с дополнительными подробностями. Так бывает: хочешь рассказать историю по-новому, но друзья перебивают, и ты чувствуешь некоторую неловкость…

– Вчера мне нужно было позвонить Карине, но я забыл её имя, – ровным голосом продолжил Вениамин.

И Дарина похолодела.

– Я десять минут листал записную книжку, чтобы вспомнить имя невесты. Потом набрал Тае. Когда услышал её голос, понял, что звоню не туда, пришлось поговорить о какой-то ерунде. Хорошо, что во время разговора Тая упомянула Карину, и я наконец-то вспомнил, как зовут мою любимую женщину.

Дарине больше не было холодно – она сама превратилась в холод. В глыбу помертвевшего от ужаса льда.

– Неделю назад я ушёл из дома в кроссовках, но без носков. Не потому что мне так захотелось – я о них забыл. – Вениамин улыбнулся. – Купил по дороге. – И посмотрел застывшей подруге в глаза: – Я забываю, Дарька, я не специально начал повторять ту историю – я не помнил, что уже рассказывал её. И это происходит всё чаще.

Она боялась коснуться темы, которая пришла в голову, поэтому спросила тихо:

– Ты… у тебя…

– Я начал замечать симптомы примерно полгода назад. – Судя по тону, Вениамин смирился с происходящим. – Сначала это было так, по мелочи, что-то исчезало из памяти, как ты правильно сказала: со всеми бывает. И я, разумеется, довольно долго не обращал на эти «звоночки» внимания. А Каринка смеялась… Потом выговорила мне за то, что я забыл её встретить. И вот тут я насторожился, потому что знал, что могу забыть о чём угодно, только не о том, что связано с Кариной. Я не мог забыть о встрече, понимаешь?

– Очень хорошо понимаю, – прошептала Дарина. Она знала, что их отношения близки к идеальным.

– Каринка сказала, что я стал старый муж, хотя мы даже ещё не сыграли свадьбу. А я на следующий день пошёл к врачу. – Вениамин выдохнул и произнёс то, чего Дарина боялась услышать больше всего на свете: – У меня ранний Альцгеймер.

– Что?

– Деменция.

– Старческая? Ты шутишь? – Она по-прежнему не шевелилась, как замерла в начале страшного разговора, так и не шевелилась. И не пыталась ни скрыть льющиеся из глаз слёзы, ни вытереть их.

– Не шучу. В пяти процентах случаев Альцгеймер начинает развиваться в молодом возрасте. Так сказал врач.

– Веня… Венечка…

Она зачем-то схватила кружку с кофе, сама не зная зачем – и расплескала её. Посмотрела на недоеденный сэндвич. Сцепила руки с такой силой, словно хотела раздавить их, но не заметила этого. А потом закрыла лицо руками и зарыдала. Тоскливо, с подвыванием, от горя, какого в её жизни ещё не было.

– Веня…

Он выдержал недлинную паузу, затем пересел, обнял женщину за плечи и прижал. И так они просидели долго. И потом, когда Дарина перестала дрожать от рыданий, выпрямилась и вытерла слёзы, он остался рядом, продолжая её обнимать.

– Карина знает?

– Нет.

– Нет? – удивилась она.

– Дарька, скоро я забуду Карину, забуду тебя, забуду себя, забуду всё, что со мной когда-то было. Я забуду всю свою жизнь. Я стану неуверенно ходить, а по большей части – сидеть, и дружелюбно улыбаться всем, кого увижу. – Он обнимал её, крепко, и рука его не дрожала. И голос не дрожал, не срывался. А ещё он смотрел Дарине в глаза. Внимательно. И она не видела в его глазах и намёка на страх. Только уверенность. – А я так не хочу.

Она шмыгнула носом.

– Почему не сказал Карине?

– Ты представляешь, что с ней будет?

– В сто раз хуже, чем сейчас со мной.

– Она любит и потому окажется в дурацкой ситуации: или бросить меня, или тянуть всю жизнь. А я не хочу, чтобы она тратила на меня такого свою жизнь. И не хочу, чтобы она видела меня таким, каким я стану, понимаешь? Не хочу. Достаточно того, что мы не будем вместе и не сбудется ничего из того, о чём мы мечтали.

Дарина судорожно передохнула и едва слышно спросила:

– Чего ты хочешь? Покончить с собой?

– Я не могу, – в тон ей ответил Вениамин.

– Почему?

– Господь это запрещает. Это неправильно.

– Но ты смертельно болен.

– Это неправильно, – повторил Колпацкий. – Нельзя.

Так получилось, что они никогда не говорили о вере и уж тем более не спорили о ней, но Дарина знала, что Веня носит на груди крестик. И когда Веня с Кариной говорили о свадьбе, он всегда уточнял, что после ЗАГСа они поедут в церковь – венчаться. Карина тихо отвечала: «Не уверена», но понимала, что поедут, потому что для Вени это важно. И вот теперь, превратившись в застывший холод, Дарина поняла, насколько важно, догадалась, как это связано с ней, но не хотела об этом говорить и даже думать, и уж тем более не хотела спрашивать…

– А как будет правильно?

Ответом стало молчание. И внимательный взгляд.

– Веня, ты что? – Она покачала головой. – Зачем ты так со мной?

– Дарька, ты ведь понимаешь, что мне больше не к кому пойти? – Она бы отшатнулась, а ещё лучше