Врата тайны - Ахмет Умит

ласточки царю Соломону: «…выбравшие путь любви не знают ни морали, ни закона. У них одна дорога – дорога любви. У них один закон – закон любви. У них одна мораль – мораль любви». Но в той истории птаха восстала против силы во много раз мощнее себя, была готова отдать собственную жизнь ради любви. А в истории Кимьи жертвой оказывалась она сама, маленькая и слабая девушка, которая не в силах защитить даже саму себя. У меня перед глазами возникла тонкая шея Кимьи, ее изящный стан, бледное лицо. Я вновь увидела, как в остекленевших глазах ее отразился стыд дервиша, не справившегося с собственной ненавистью. Чтобы заглушить растущий во мне гнев, я попыталась понять и другую сторону. Следует вспомнить о нравах того времени – так думала я, стараясь успокоить себя. Но тут же пришедшие на ум слова моей бунтарки-матери пустили все под откос. «Мужчины прибрали бразды правления к своим рукам». Когда они забирали власть, никто из них не обращал внимания на слезы юных дев. Одну за другой они выдавали их замуж за уважаемых или богатых людей. Никто не спрашивал, хочешь ты взять его в мужья или нет. Я вдруг поняла, что думаю, как моя мама. Всегда готовая взорваться вспышкой гнева, всегда готовая на бунт, всегда готовая вступить в перепалку. Нет, я не должна быть такой, как мама, мне нужно думать спокойно. Может, все совсем не так, как я думаю? Может, Кимья сама хотела этого брака, может, она и вправду любила Шамса? Разве это невозможно? Ведь смогла же шестнадцатилетняя дочь Саймона Дженни влюбиться в своего учителя математики. А тому уже порядком за шестьдесят. Но нет, не может этого быть! Кимья, которую я знала по снам, вовсе не похожа на девушку, испытывающую хотя бы интерес к Шамсу. Ее душа, скорее, лежала к среднему сыну Мевляны – Алаэддину Челеби. Действительно, а какое место он занимал в этой истории? Он был явно не из тех, кто промолчит в сложившейся ситуации. Что с ним сталось? С другой стороны, минувшей ночью Шамс сказал, что убил сам себя. Что он имел в виду? Нет, он не был похож на человека, который может совершить самоубийство. К тому же суицид противоречит основным принципам всех религий. Данное Господом только Господь и может забрать. Кстати, а как погиб сам Шамс? Кольцо с коричневым камнем как-то связано с его смертью? Разве этот камушек не тот самый узелок, завязавшийся на сердце одетого в черное дервиша?

Тут в мои мысли вторгся звонок телефона. Мама перезванивает? Я в волнении подняла трубку: «Алло?»

Нет, не мама, мне ответил усталый женский голос:

– Доброе утро, мисс Карен.

Это была комиссар Зейнеп.

– Доброе утро, я вас слушаю.

– У меня есть для вас новости.

Даже ощутимое в ее речи утомление не могло скрыть, что меня ждет добрая весть.

– Вы нашли костюм пожарного?

Она со вздохом ответила:

– Нет, мы обнаружили ваш паспорт. Можете прийти и забрать его в удобное для вас время.

Мне вообще-то следовало обрадоваться этой новости, но голова была слишком занята мыслями о мошенничестве «Икониум туризма».

– А что с костюмом?

Она вяло пробормотала:

– Послушайте, мисс Карен, я не сплю уже два дня. Последние десять часов ношусь с одного допроса на другой. Ни секунды на отдых. Похоже, что еще несколько часов мне придется провести на ногах. Пожалуйста, не задавайте мне такие вопросы по телефону. Приходите и забирайте паспорт. Если я смогу не свалиться и не заснуть, то отвечу на ваши вопросы.

37

Мой отец не сможет дальше жить, если узнает, что его шейх умер

Пока я, стоя на улице у дверей отеля, ждала Меннана, утреннее яркое солнце закрыли темные тучи. Холодный, несущий с собой напоминание о длинной зиме ветер подул со стороны мавзолея Мевляны к старому городу. Я застегнула кожаную куртку и постаралась руками справиться с развевающимися волосами. Как раз в этот момент передо мной остановилась машина Меннана. Я открыла дверь и села рядом с ним.

– Доброе утро…

С тусклой улыбкой мой коллега ответил:

– Доброе утро, мисс Карен.

Краем глаза я внимательно его изучила. Он сменил серый костюм, в котором ходил два предыдущих дня, на темно-синий, но прежнее выражение усталости с лица никуда не делось.

– А у вас, похоже, не получилось выспаться этой ночью.

– Да нет, я поспал.

Он встрепал рукой свои волнистые волосы.

– Меня измучило любопытство, я снова стал читать книгу, о которой вам говорил.

– Вы про «Сказания мудрых»?

От удивления он широко раскрыл глаза:

– У вас очень хорошая память, раз сразу вспомнили это название.

Я не могла сказать ему, что читала ее этим утром:

– Такие сочетания слов редко встречаются. Вам удалось найти что-то новое?

– Много всего… – он продолжал вести машину и одновременно рассказывал мне подробности. – Вероятно, вы правы. В книге правда смешана с выдумкой.

Я внимательно на него посмотрела. Что произошло? Откуда в его словах появилась логика?

– Например?

Меня не очень интересовало, что именно он там вычитал, любопытней было узнать причину, по которой он поменял свои взгляды.

– Некоторые фрагменты показались мне несколько глупыми.

– Глупыми? – переспросила я с улыбкой. – Всего двадцать четыре часа назад вы, опираясь на эту книжку, заявили мне, что вора убил Шамс Тебризи собственной персоной.

Он спрятал глаза и в легком смущении пояснил:

– Там есть, например, история про то, как Аллах явился Шамсу в виде Кимьи, – тут он умолк и стыдливо заерзал. – Это не была просто встреча. Автор пишет, что Шамс от покаяния перешел к любовной игре.

Очевидно, Меннану очень не понравилось заявление писателя, что всемогущий Аллах мог примерить на себя обличье Кимьи. Если говорить открыто, то это и впрямь было весьма смелое заявление. Впрочем, для меня это не было уж очень странно. Судя по тому, что мне удалось прочесть самой, книга сильно приукрашивала дела Шамса. Значит, людям вроде Меннана подобные литературные приемы могли показаться отталкивающими. Именно такие обыватели много столетий назад сильнее всего порицали отношения между Шамсом и Мевляной.

– Но разве Шамс был похож на обычного мусульманина?

– Ничего подобного! – он невероятно быстро среагировал на мою реплику. – Я не пытаюсь сказать ничего плохого о досточтимом Шамсе. Просто Ахмет Эфляки немного преувеличивает. Думаю, то, о чем я вам рассказывал вчера, тоже было плодом его преувеличений. Я про ту историю о Шамсе-убийце. Если мы будем верить всему, что написано, то досточтимый Шамс окажется бессердечным