Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

дворца не вылезают! Вот и крути-верти их, как там и что. Проявляй здоровое любопытство. А если до зарубы дойдет, то Раф тебе без надобности. Гранату швырнуть, откатиться, дать очередь – этой науке и другие обучены. Шарифа тебе брать – все равно что афганским ковром нужник устилать. А он мне для города боец бесценный.

Медведев надулся, но больше о Шарифулине не заговаривал.

Город было предписано изучать парами. Курков, давно не выходивший с виллы, решил освежить взгляд и отправился с Шарифом на экскурсию. Ему хотелось еще раз навестить своего индуса – кто знает, как здесь сложится дело с торговлей в самые ближайшие времена.

Однако в оружейной лавке индуса не было. Вместо него хозяйничал черноволосый бугай, в котором едва ли можно было признать даже самого дальнего родственника старика. Бугай говорил по-английски, но на вопрос о хозяине отвечать не стал – лишь подставил небу плоские миски ладоней. Чернявый не был особо угрюм, неприветлив или подозрителен, только сверкнуло на Алексеича из его глаз холодным мерцающим огоньком нечто опасное, чуждое торговому ремеслу. «Моджахеддин», – сказал он Шарифу, когда они выбрались из оружейки. В отместку Курков купил у соседнего старьевщика красивый медный тазик и роскошный серебряный кувшин с позолотой – пусть басмач локти кусает, тля.

Глаза басмача… Да нет, вообще – глаза афганцев. Пожалуй, они стали для него самым большим откровением этой страны. Большим, чем пахнущие кровью истории кинжалы, чем древние кяризы, снабжающие поля водами реки Кабул. Печальные очи, ясные, большие, знающие свободу и судьбу, не связывались у него с образом узкоглазой хитрющей Азии и напоминали о маленькой еврейской девушке Рите, о высокой, как лоб германца, музыке Баха и еще о чем-то хорошем, добром, но грустном, так и ускользнувшем от него…

– Раф, почему говорят, что ты на афганца похож? У них глаза – во, а у тебя – щелочки.

– Алексей Алексеич, с вами меня за местного точно не примут. Только если вы своим медным тазом лицо прикроете. Да и лысина у вас почище таза блестит. А вы здесь лысых много видели?

Курков удивился. И впрямь, кроме покойного Тараки и редких членов руководства НДПА, лысых не было. Либо афганец носил головной убор, либо от природы был одарен естественной шапкой.

– Что же мне, тюбетейку надеть?

– А мне что, меж век в глаза спички вставить?

Шариф был прав. Он не понимал и не мог понять мыслей Куркова.

– Раф, тебе есть дело до того, с кем ты воюешь?

– Бывает – да, бывает – нет. Чаще – нет.

– А как ты злость к врагу в себе вызываешь?

– Алексей Алексеич, вы что мне, переэкзаменовку решили устроить? Сами учили, что воевать не с врагами надо, а с противниками. Тогда лишних жертв меньше будет. А потом я злой от природы. От ума. – Шариф даже не выговорил, а высвистнул слово «воевать», так что оно вышло каким-то «вое-фьют», случайно залетевшим с птичьего рынка.

– А когда по грузовику долбали, тебе все одно было, патруль это или засада душманская?

Шариф с удивлением глянул на старшего товарища:

– Да, пожалуй, все одно было. А вам?

– То-то и оно, что мне тоже.

Курков мог бы и дальше говорить «за жизнь», но совсем близко застучали выстрелы, и народ бросился в стороны, причитая на разные голоса. Алексеич, недолго думая, упал наземь и откатился в сторону, под стену, где натолкнулся на уже устроившегося там Шарифа.

– Ну вот, накаркали, – недовольно проворчал Раф.

Стало тихо. Потом со всех сторон закричали разом.

– Кажется, пронесло. Пойдем, глянем, чего орут. Похоже, очередного мирного дехканина шлепнули.

У реки толпился народ, будто готовясь скопом прыгнуть в реку для коллективного заплыва. Несколько полицейских отпихивали людей от воды, а сами с любопытством поглядывая вниз. У берега, лицом вниз, распласталось безжизненное тело. Светлый халат в нескольких местах вспырился кровью.

За спиной вновь послышались сердитые крики – место происшествия оцепляли солдаты.

– Ты гляди, сколько! Облаву проводят, – сказал Алексеич, видя, как к ним бегут вооруженные автоматами люди.

Офицер торопился и поручил «русских» сержанту. Что тот с ними собирался делать, какое дознание проводить, Курков понять не мог, но только все запасы своего афганского Шариф истощил зря – маленький сержант еще больше нахмурился. Он явно намеревался отправить шурави в комендатуру. Похоже, не по душе ему были эти шурави.

– Чего он хочет? – нервничал Курков.

Шариф лишь пожимал плечами.

– А это ему не нужно? – Алексеич кивнул на кувшин.

Раф скептически усмехнулся, но взял в руки вещь и протянул сержанту. Афганец принял кувшин, потряс им возле уха, крикнул свое автоматчикам, и те пошли за ним восвояси.

– Алексеич, да вы стратег! Вас бы в генсеки, так мы бы не воевали, а торговали только.

– Да… – задумчиво отозвался Курков. – А еще полгода назад самые бедные афганцы при любой случайной встрече шурави в дом звали, лепешками угощали. Ларионов рассказывал – где ни появится, в каком бы дальнем кишлаке, его сразу обступят, в дом тянут, лепешки суют с бараниной, улыбаются. У самих – живот да ноги, лепешка вся в пыли, что собачий хвост, а все равно – «инженер-саиб», «инженер-саиб». Хотя какой он, на хрен, «инженер-саиб»…

– Алексей Алексеич, а вы как себе думаете, здесь война между плохим и хорошим идет или между нашими и не нашими?

– Война? Между бедными и богатыми, между пуштунами и хазарейцами, между северянами и южанами, между центральным правительством и феодалами. Еще назвать?

– Нет, называть не надо. Я сам назвать могу. Могу рассказать, что одни тормозят объективное развитие, а другие – нет. Позавчера Дауд тормозил, вчера – Тараки, теперь вот – Амин тормозом стал. Нет, вы лучше проясните, почему одни – наши, а другие – не наши?

– Объективное развитие без нас решает, кто ему тормоз, а кто нет. Вон тот, в речке, явный был тормоз. А мы пока нет. Прогресс – слово могучее, но за ним, за словом этим, – интересы. Наши интересы, их интересы. Кто готов проводить наши интересы, тот и наш. Хлеб, нефть, газ – суровая правда жизни. Урановая руда и полная свобода. Ну, как минимум, свобода выбора.

– Вот! Значит, и мы тогда для них «наши», когда их интересы проводим. Вот вам и «инженер-саиб». Вы в переселение душ верите?

– Верю, не верю…

– Ну, задумывались?

– Думал. Хорошо бы, да проверить затруднительно.

– А если допустить? Вдруг судьба возьмет да и подселит вас в какого-нибудь пуштуна? В сержанта этого? Как тогда с интересами?

– А, – махнул рукой Курков, – тогда