Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

Я так и думал… А по роду деятельности? Сотрудница турбюро? Какие туристы в Назрани? Из чего это ей сразу после разговора с нашим Иваном Ивановичем звонить вот этому номеру? Да еще, как ты говоришь, мужским голосом! Ну вот, парни твои все сделали как надо, только самое главное упустили. Узнаю исполнительную военную разведку. Чего же они, молодцы, хозяина этого-то номера не просветили?

– Обижаете. Недооценивать братьев по разуму не полезно и даже вредно. Видите справа звездочку? Да нет, не случайно, это не Млечный Путь, это разработка. Это мои, как вы говорите, молодцы отметили номерок, который определению не поддается. Нет на него абонента – в списке живых не значится. Но молодцы они, не молодцы – а работают по схеме, так что вот тут снова звездочка, видите!

– Тот же номер!

– А время! Звонок сразу после беседы гражданина «Альметьевой» с джентльменом из МИДа! Вот теперь пейте саке, ешьте суп, пока не остыло! И бочку коньяка от Логинова не забудьте подкатить ко входу моего офиса. Пока его самого еще в бочку не закатали. Или в ящик.

– Типун тебе, Раф…

– Типун не типун, а я говорил, что кто-то из больших им интересуется.

– Раф, пробей эту «звездочку». И туристку Альметьеву извлеки на свет божий. Ты поверь моей интуиции – Логинов нам человечек нужный неимоверно окажется. Придет его время.

– Я в вашу интуицию, Андрей Андреич, верю. Почти как в мистическую силу. Но немалые инвестиции потребуются – туристка-то в Москве сидит, это по тарифу видно, а вот где эта звездочка, за каким облачком спряталась – это сено не граблями поднимать, а по соломке перебирать придется.

– Сколько?

– Да штук десять по-крайнему. Ездить надо, проплачивать…

– Раф?!

– Андрей Андреич, вы же меня знаете. Ну нельзя за счет крыши работать, не поймут. Все поймут, а этого не поймут. А крыша нам во как еще понадобится. Такая у меня интуиция.

Миронов насупился. Информацию, которую раздобыл Раф, была ценнейшего свойства, но без имени, скрывающегося за скобками, она, как говорят в разведке, реализации не подлежала. И десяти вольных тысяч под руками не было. Не те пошли времена.

– Ладно, – решил наконец он, – разошлись. До утра. Ты обмозгуй пока тему с туристкой, может, решение само придет, знаешь ведь, как бывает. А я с немцами нашего классика пообщаюсь. Десять штук, говоришь? Нанесешь ты удар по экономике Германии.

– Договорились, Андрей Андреич. И привет герою нашему, Васе Кошкину передайте. Скажите, страшный зверь конторский, Иванов, жену зовет птенчиком, спать ложится до полуночи, как младенец, и, похоже, страдает астмой – кашляет в кулачок уж больно часто. Пусть наш герой его не побаивается… Не люблю прослушку за то, что мнишь врага львом, а он – ягненок. В кулак кашляет…

– А я не за то не люблю, – согласился и не согласился Миронов, – нам нужно знать только то, что нужно, а прослушка мозг ленит, как картофельное пюре желудок.

Оба переглянулись и остались довольны друг другом и найденным и обозначенным между слов родством меж собой, в данном случае выраженным в неприятии прослушки.

Ута и Юнге

Уте Гайст после случившегося начало казаться, что Владимир избегает ее. Чем больше она пыталась выразить сочувствие к Марии и Гаспару, тем глупее становилось ее положение – будто это она положила недобрый глаз на итальянку. Логинов раздражался, придирался к мелочам. «Понятно, вот какой он будет в старости», – отмечала немка, глядя на обострившийся подбородок и седые жесткие нити в густых волосах, и это ее успокаивало, когда она думала о том, что вряд ли им предстоит очень уж долгая дружба. Русские столько говорят о дружбе, делала она для себя выводы, но дружить они не умеют. Нельзя дружбу только подкоркой поддерживать.

Но чем дальше расходились они с Логиновым во внутренних движениях, тем более жгучим становилось желание доказать свою чистоту и искренность дружбы работой. А потому Ута с утроенной силой хваталась своими крепкими пальцами за телефонную трубку и все звонила, звонила, расспрашивала, настаивала, не удовлетворяясь обтекаемыми ответами председателя фонда «Хьюман Сенчури» и членов его правления.

Да, господин Картье поехал с обычной миссией. Что? Почему во второй раз? Так ведь с обычной миссией, потому повторно. Это когда один раз кто-то съездит, тогда исключительная. К кому? О, фрау Гайст, у нас сотрудники самостоятельные, у многих свои контакты. Правление не может и не должно контролировать такие детали. Мы же не государство, сами понимаете… Выкуп? Что вы, пока никто не просил выкупа. Это тонкий вопрос… Мы обратились с просьбой к российским правоохранительным органам. Ждем ответа. Очень взволнованы судьбой коллеги. Да, да, коллег.

Несколько более разговорчивым оказался работающий в «Сенчури» соотечественник Уты – Цвен Кунц. Как он сообщил журналистке, у Гаспара после первой поездки возникло опасение, что помощи не хватает, потому Картье отправился осматривать другие лагеря. От поддержки отказался. Да, фонду эта поездка обошлась недешево, но надо знать Гаспара – он такой упорный! Ну и любовницу свою прокатить – чем плохо?.. Нет, Кунц не сказал «любовница», только раза два ловко вплел в рассказ слово «Mädchen» – его «девочка».

Мелкому врунишке и сплетнику Цвену Кунцу Ута не поверила и принялась названивать дальше. Она им покажет, что такое настоящая журналистка! Вспомнив, что Картье был в Афганистане, она извлекла из своей записной книжке старика Отто Юнге, притулившегося между толстогубым менеджером «Круппа» Юбельфестом и московским художником Юрченко, как-то предлагавшим ей пожить у него на даче в Пахре. К удивлению Уты, старик не забыл свою практикантку. Юнге был предельно любезен. Узнав, что Ута в Москве, предложил перезвонить, чтобы она не тратилась там, в чужом городе. А когда девушка сказала, что занимается пропавшим Картье, немец на том конце провода всхлипнул и потом неожиданно долго рассказывал о замечательном Гаспаре Картье, которого помнил еще по афганским временам.

– Надо же такое, в логово самого льва ходил, к Масуду ездил, к Хакматьяру, в Пакистан, в лагеря Назари, а тут до седин дожил и – в заложники. Нет, не смешно это, а горько. Он же не военный человек. Смелый, но не военный. В том-то и беда, что не военный и не политический. Такие, как он, «не политические», становятся всем, как кость в горле. Его, я помню, и тогда пытались отодвинуть – он замыслил проверку в лагерях беженцев, говорил, что немецкая помощь уходит не к беженцам, а к повстанцам. Все тогда на него руками махали – какая, мол, разница, даже и лучше, если повстанцам,