Твоя последняя ложь - Мэри Кубика

Мейси уходит, Феликс крепко спит у меня на руках, а детектив Кауфман еще раз просит меня все объяснить, и я начинаю сбивчиво выкладывать свою историю про черный «Шевроле» и про медальон с надписью «Иззи», который я нашла под сиденьем машины. Звучит все это довольно бессвязно. Детектив просто смотрит на меня. Мои навыки оперативника явно не производят на него особого впечатления, и он проявляет гораздо больше интереса к тому, что Иззи обкрадывала моих родителей, чем к совершенному ею убийству. Пометки, которые он делает в лежащем перед ним блокноте, касаются кражи чека, мошенничества с кредитными картами, манипуляций со страховкой и многого другого, но когда я повышаю голос и восклицаю: «Она убила моего мужа!» – Кауфман смотрит на меня совершенно равнодушно – или, может, со стыдом и жалостью – и просит рассказать, откуда у меня кровь на руках.

Опять открываю рот и лжесвидетельствую. Заявляю, что это была самооборона, уверяя, что Иззи набросилась на меня с бейсбольной битой. Что я всего лишь пыталась защититься от нее.

– Она убила Ника, – оправдываюсь я. – Я не знала, на что она способна. Я должна был защитить себя. Я должна была защитить своих детей.

– Вы ударили ее этой битой? – спрашивает он, и я отвечаю, что, конечно же, нет.

– Когда вы в последний раз ели, миссис Солберг? – интересуется детектив, оценивающе разглядывая мою сухую кожу, впалые скулы и усталые глаза. Избавившись от веса ребенка, из пузатого поросенка я вдруг превратилась чуть ли не в дистрофика. – Вы вообще едите, спите? Знаете, есть психотерапевты, которые специализируются на вопросах утраты близких…

Но на это я лишь огрызаюсь и говорю ему, что не нужны мне никакие психотерапевты по вопросам утраты. Я хочу, чтобы он нашел человека, который убил Ника.

– А где мисс Чепмен? – спрашивает Кауфман, и я отвечаю, что она сбежала. – С ней всё в порядке, миссис Солберг? Вы нанесли ей какие-либо повреждения?

Сухо пожимаю плечами и говорю, что ничего такого особенного, хотя даже этого я не знаю. Гадаю теперь, насколько сильно я ее отделала, припомнив, с какой яростью размахивала бейсбольной битой. Ей досталось еще и по голове или только по рукам? Удалось ли ей прикрыть голову от сыплющихся на нее ударов? Или она получила какие-то повреждения – внутренние повреждения, гораздо более серьезные, чем расквашенный нос?

Смотрю на часы. Уже почти половина пятого.

– Сейчас она может быть где угодно, – говорю я, хотя все равно прошу детектива прислать полицейского присмотреть за домом моих родителей – если она вернется, – и он уступает, говорит, что так и сделает. Немедленно отправит туда кого-нибудь.

– Найдите ее! – настаиваю я. – И арестуйте.

Но детектив Кауфман заверяет меня лишь в том, что когда его сотрудники отыщут ее, то обязательно допросят в связи с мошенничеством и кражей. Если, конечно, мой отец решит выдвинуть обвинения.

– И в связи с убийством, – напоминаю я ему, хотя этот момент он подтверждать не спешит, и я думаю, что, наверное, в случае с ДТП это называется как-то по-другому. Может, я просто употребила не тот термин. Не ту формулировку.

– С убийством – это вряд ли. Мисс Чепмен не убивала вашего мужа, миссис Солберг, – категорически заявляет детектив. Лицо у него ничего не выражает, он смотрит прямо на меня. Не улыбается. Даже не моргает.

– Тогда вы знаете, кто это сделал? – умоляюще взываю я, отчаянно желая, чтобы он сказал мне без тени сомнения, кто был за рулем машины моей матери, когда та столкнула Ника с дороги. Если не Иззи, то это могла быть только моя мать. Вероятно, мое первое предположение было верным, когда этим утром я сидела на диване с Мейси на коленях и наблюдала, как изображения черного «Шевроле» медленно проявляются на экране компьютера. В конце концов, скорей всего, именно моя мать села за руль этой машины и совсем одна выехала на дорогу, потому что вождение автомобиля, как и езда на велосипеде, подъем по лестнице или игра на пианино – это из тех процессуальных воспоминаний, которые не требуют сознательного обдумывания, и, следовательно, их гораздо трудней забыть. Моя мать пыталась попасть домой. То есть в дом, который она по-прежнему считает своим домом. Это вышло не намеренно – просто волей случая она оказалась не в том месте не в то время. Она могла запросто лишить жизни какого-нибудь другого водителя, столкнувшись с другим автомобилем на дороге, и только по чистой случайности им оказался Ник. Такая вот непруха. Не повезло.

Вот оно как, значит… Это моя мать убила Ника. А не Иззи. Всю дорогу это была моя мать, хотя всех этих предположений, всех этих догадок достаточно, чтобы постепенно свести меня с ума. Я словно заперта в крутящейся комнате смеха в луна-парке, где все перекошено, а мой центр тяжести смещен центробежной силой. Пол у меня под ногами движется, наклоняя меня влево-вправо и вверх-вниз, угрожая зашвырнуть мое тело в зияющий в полу люк, так что скоро я исчезну без следа. Все искажено; я не могу осмыслить то, что вижу.

Мне требуется какое-то логическое завершение. Мне надо поставить точку. Окончательно и бесповоротно. Мне нужно с абсолютной уверенностью знать, кто убил Ника.

– Есть кое-что, что мне нужно вам показать, – говорит детектив, выходя из комнаты и вскоре вернувшись с ноутбуком в руках. Ставит его на стол передо мной и вводит пароль, чтобы запустить. – На это будет нелегко смотреть, – предупреждает он.

– Что это? – спрашиваю я, когда загружается видео и появляется зернистое окошко предпросмотра, и все, что я могу на нем разглядеть, – это огороженное забором поле и деревья.

– Качество не из лучших, – извиняющимся тоном произносит Кауфман, после чего рассказывает мне о мужчине и женщине, мистере и миссис Кёниг, которые живут неподалеку от Харви-роуд, в доме с видом на дорогу. Показывает мне фотку на своем телефоне – желтый дом в фермерском стиле, с отделкой цвета ржавчины. Я сразу узнаю его, этот лимонно-желтый дом с кизиловым деревом в полном цвету. Помню, как Мейси сидела под этим деревом, а ее шортики промокли на расклякшей после грозы лужайке.

– Я разговаривала с парой, которая там живет, – говорю я.

– Да, – говорит детектив Кауфман. – Мистером и миссис Кёниг. Они вас помнят.

Я киваю, припоминая этих славных людей. Тогда я не знала их имен, а теперь знаю.