Современный зарубежный детектив-7. Компиляция. Книги 1-19 - Ребекка Занетти

что пользоваться палочками негигиенично и нужно взять шампур, но ее никто не послушался. Мы играли в салочки с фонариками и смотрели, как белые крупинки пепла взлетают в небо и танцуют над пламенем, а у меня был спальный мешок и рация, и мы были счастливы. Мы были тогда счастливы.

А еще я помню заброшенный колодец. Когда на следующий день мы гуляли по лесу, то обнаружили его в чаще. Сверху его прикрывал кусок фанеры, и отец запретил мне играть рядом. Когда я спросила почему, он ответил, что колодец очень глубокий, дети постоянно падают в него, и никто не слышит их криков. Их кости находят только сто лет спустя.

Я так испугалась, все представляла девочку моего возраста, свернувшуюся калачиком в холодной воде на дне, ее кости трещали и ломались, когда она падала вниз, на камни. Я думала о том, как она плакала, тоскуя по маме, как ее медленно убивали боль и голод. А потом я попыталась выкинуть из головы назойливые образы.

Я поехала туда еще раз с подругами по бранчу, с которыми больше не общаюсь. На этот раз это называлось глэмпингом, и мы остановились в шикарных домиках, пили просекко у джакузи, а огонь был газовым, а не дровяным. Ничего общего с тем первым опытом, но, когда мы приехали, я снова все вспомнила. Деревянная изгородь загона для лошадей, казалось, тянулась на целую милю, упираясь в двухполосную дорогу, ведущую на территорию. И я вспомнила колодец. Он находился рядом с деревянным забором, и поэтому с раннего утра я взяла кружку с кофе и даже не сняла пижаму. Просто надела кроссовки и направилась к главной дороге, пока не увидела ограждение и не пошла вдоль него.

Вот он. Теперь, став взрослой, я поняла, что колодец на дальнем краю фермы площадью восемьсот акров погребен под зарослями бурьяна и плюща. На этот раз его не закрывала ни крышка, ни даже фанера. Я бросила туда пенни и загадала желание. Потом услышала тарахтение проезжающей мимо машины и пошла обратно. Это было не так давно. Колодец наверняка еще там – забытый и заброшенный.

Когда я нахожу край деревянного забора на узкой двухполосной дороге, уже вот-вот взойдет солнце. Но еще темно, и лес достаточно густой, чтобы укрыться, как только я вытащу тело с заднего сиденья машины и углублюсь в чащу. Забор и колодец не так далеко, и у меня должно получиться, поэтому я взваливаю рюкзак Эдди на спину, настроившись на то, чтобы делать это потихоньку, рывками, как раньше. Ухватиться за скотч на его лодыжках, потянуть изо всех сил, а потом остановиться, отдышаться и повторить, понемногу двигаясь вперед.

Спина болит, глаза затуманены слезами, но я не прекращаю. На неровной земле это труднее, под ногами извиваются корни, ветки трещат под его весом, но я тяну и останавливаюсь, тяну и останавливаюсь, пока не дохожу до цели.

Колодец в точности такой же, каким я видела его в последний раз. Смотрю в его бесконечную темноту и говорю «привет», и слова возвращаются эхом. Двести футов глубины, треск костей, детские скелеты. Вспоминаю отцовское лицо и его смех. Я не буду плакать. Мне надо сделать то, зачем я сюда приехала, и поскорее убраться.

– Прости, – шепчу я Эдди.

Потому что он все-таки человек, у него есть жена и мать, и мне правда жаль. Он падает с тихим шелестом. Кажется, будто он пролетает тысячу миль, и наконец я слышу удар тела о камень, стараясь не думать о ломающихся костях и рвущейся плоти… И знаю, что его никогда не найдут.

А потом я решаю сделать то, чего мы поклялись не делать. Прежде чем бросить его рюкзак, достаю завернутую в пленку пачку наличных. Только одну. Я пока не буду тратить их, но они могут понадобиться. Одной достаточно. Иначе никак. Затем я бросаю рюкзак, после долгой паузы слышу, как он ударяется о дно, и удивляюсь тому, что звук от тысяч долларов и документов семи человек – всего, что осталось от их жизни, – такой же слабый, как от одного пенни.

А потом я со всей скоростью продираюсь сквозь деревья и лианы, бегу до боли в легких. Ветки исцарапали мне лодыжки, а лицо заляпано грязью и потеками слез. А потом я добираюсь до машины и еду, еду, еду, пока не нахожу место, чтобы стереть все следы мертвеца и своих грехов. Мне снова хочется просто уехать, выбрать направление, взять деньги и больше не возвращаться.

21

Анна

Позвонили из полиции, чтобы снова задать несколько вопросов. Что-то связанное с ноутбуком Генри, и мне интересно, вернут ли его теперь или найдут еще какие-то неизвестные мне секреты.

Я сижу в машине на парковке у «Платанов», размышляя, нет ли на ноутбуке каких-то свидетельств его романа, узнает ли об этом полиция, и тут вижу, как перед офисом паркуется Касс.

Прошло уже несколько недель с тех пор, как она навещала отца, я узнала об этом из слухов, циркулирующих в «Платанах». Она отсутствовала всю ночь и вернулась сама не своя, если верить сплетням. Все гадали, что могло случиться, не предполагая ничего хорошего, потому что с того вечера она ведет себя как зомби, хотя и всячески пытается это скрыть.

Обычно она паркуется на задах офиса, но не теперь. Касс выходит из машины и несколько мгновений просто стоит, глядя в сторону здания. Выглядит она ужасно. Лицо бледное, как у привидения, волосы всклокочены. Она медленно подходит к двери своей квартиры и исчезает внутри. Совершенно очевидно – с ней творится что-то неладное. Она что-то знает. Может, из-за этого ее мучает чувство вины?

По пути в участок я думаю о Монике и о том, что, возможно, найду нужные ответы в ноутбуке, если его вернут. По крайней мере, стоит порыться в нем, прежде чем обвинять лучшую подругу, сказанного-то уже не воротишь. С тех пор как я нашла записи телефонных разговоров, мы с ней почти не общались. Конечно, надо было сразу с ней поговорить, но я почему-то тянула, уклонялась от приглашений и придумывала отговорки, чтобы быстро завершить разговор, когда она звонит, просто пока не узнаю больше. Она бы все равно солгала, верно? Если произошло что-то, о чем Моника не хочет мне рассказывать, она просто солгала бы, и, если я намекну, что знаю об их общениях, лучше не станет. Мне поможет только терпение.

За несколько дней после того дурацкого вечера я не обменялась с Каллумом и парой слов.