Ковчег Времени, или Большой побег Рафала из Когда-то в Сейчас через Тогда — и обратно - Марцин Щигельский

год, конечно, — когда Висла замерзала, мы иногда переезжали на сушу. Но большую часть года жили на реке. Все сплавщики так делали. А когда не было работы, то причаливали рядышком, по нескольку десятков кораблей, и получался целый сплавщицкий город на воде. Можно было переходить с палубы на палубу.

Я пытаюсь представить себе то, о чем он рассказывает, но ничего не получается. Корабли я видел только на картинках в книгах, ну и еще на открытке один раз попался «Баторий» — самое большое пассажирское судно Польши.

— Это, наверно, была очень приятная жизнь, — говорю я, грызя морковку.

— Приятная? Это была шикарная жизнь, — вздыхает Эмек.

— А почему ты больше не живешь на берлине?

— А почему ты не живешь в удобной теплой квартирке с балкончиком, кроваткой и ночным горшочком? — насмешливо спрашивает Эмек. — Когда началась война, у нас отобрали берлину и приказали переселиться в гетто. Я до того вообще не понимал, что мы евреи, потому что никто о таких вещах не говорил. Мы были сплавщиками, и это было самое важное — какая разница, кто из нас поляк, кто голландец, еврей или немец. Постепенно у всех отобрали корабли, но польский экипаж по-прежнему плавает на них… Если бы мы не признались… Никто бы нас не выдал. Это же самые благородные люди на свете! Сплавщик за сплавщика всегда горой стоит.

— Так зачем же вы признались? — пожимаю плечами я. — По твоему лицу совсем ничего не заметно…

— Потому что мы не знали… — вздыхает Эмек. — Но я все равно вернусь на Вислу! Даже раньше, чем…

Он вдруг замолкает, бросает на меня настороженный взгляд и меняет тему.

— Доел? Пошли на огороды.

— Раньше чем что? — допытываюсь я.

— Чем ничего. Я слишком много болтаю, всегда так было. И всегда доводило до неприятностей, — отрезает Эмек и подходит к лестнице.

Мы вылезаем через вольер для зебр и прячемся в зарослях у боковой аллеи.

— Запомни, — шепчет Эмек, — всегда проверяй, нет ли там людей. Если есть — не важно, кто это, нельзя, чтобы тебя увидели. Понял?

— Понял.

Аллея пуста. Мы перебегаем ее и останавливаемся у стены небольшого обгорелого домика.

— Что это? — спрашиваю я.

— Тут, наверно, жили люди, которые ухаживали за животными, — шепотом поясняет Эмек. — Сейчас дом стоит пустой, потому что он сгорел. С другой стороны есть еще один такой же. Он тоже пустой, но ты к нему лучше не ходи — туда иногда заглядывают огородники.

Мы пробегаем между низкими кустами, через очередную аллею, которая уже вся заросла бурьяном.

— Там жили кабаны, еще таблички остались. — Эмек машет рукой в сторону поваленного деревянного забора. — Больше всего огородов со стороны Вислы, но это опасные места, потому что иногда через ограду туда залезает шпана и можно на нее напороться, особенно под вечер. За львами тоже есть огороды. Там более безопасно, так что если будешь ходить — то лучше туда.

— Хорошо.

— Больше всего огородников приходит по утрам. Потом здесь пусто часов до двух-трех, а потом снова надо глядеть в оба. Утренних можно особо не бояться, они приходят поработать и обычно спешат, чтобы успеть с обедом. Но те, что появляются только после обеда, иногда шляются по всему зоопарку, потому что любят поболтать. Так что во второй половине дня ты лучше там не ходи.

— А что было вон там, где камни? — спрашиваю я, глядя на скалистый холмик за кустами слева.

— Белые медведи, — отвечает Эмек. — Там есть хорошее укрытие, маленький такой грот. Можно быстро спрятаться, если вдруг надо. Только воняет страшно.

Мы перелезаем через разросшуюся живую изгородь. За ней начинаются огороды. Я представлял их себе немножко иначе. Территория как попало перегорожена обломками досок, только кое-где видны остатки забора.

— Погоди. — Эмек придерживает меня за рукав.

Я сажусь на корточки рядом с ним и только потом замечаю худую пожилую женщину в зеленом платье, которая, согнувшись в три погибели, возится на грядке в нескольких десятках метров от нас.

— Будь очень осторожен, — наставляет меня Эмек.

— Буду, — киваю я, растроганный, что он так обо мне заботится, и неловко добавляю: — И это… спасибо, что помогаешь.

— Не за что. — Эмек пожимает плечами. — Но тут дело не только в тебе. Если ты вдруг попадешься, то можешь нас выдать.

— Да я никогда… — возмущенно начинаю я, но Эмек тут же перебивает:

— Я знаю, что ты не хочешь этого делать. Но тебя могут заставить. Поэтому помни, что речь идет не только о твоей безопасности, а еще и о нашей. Понял?

Старушка уносит с грядки охапку вырванных сорняков и высыпает их на землю возле низкого заборчика. Точнее, это даже не заборчик, а так — несколько колышков, вбитых в землю, а между ними натянуты веревки. Затем она прячет в корзинку овощи, что собрала на огороде, завязывает косынку под подбородком и медленно направляется к выходу из зоопарка. Видно, что старушка очень устала, она немного прихрамывает. Мы выжидаем еще несколько минут и вылезаем из зарослей живой изгороди.

— Помни: никогда не забирай слишком много сразу, — наставляет меня Эмек. — И всегда бери из нескольких мест, чтобы никто не заметил. Отсюда мы возьмем только петрушку.

Мы перепрыгиваем через ограду, сколоченную кое-как из кусочков поломанной мебели. Эмек осторожно вытягивает из земли белый корешок с пушистой зеленой веточкой. Какое счастье, что в Квартале были огороды! Благодаря им я хотя бы умею различать некоторые овощи по вершкам. У петрушки веточки пышные, с крупными листиками, а у морковки — как перья из подушки. Эмек старательно засыпает ямку, оставшуюся от петрушки, а потом наклоняет соседние веточки зелени так, чтобы они заслоняли пустое место.

Потом мы идем на другой огород, где забираем огурец и маленький пучок салата.

— А ведь мы воруем, — вдруг говорю я: меня мучает совесть при мысли о старушке, которую мы видели на грядке.

— Берем взаймы, — уточняет Эмек. — И не даром.

— Как это не даром?

— Увидишь.

Мы прячем добычу в зарослях, а потом Эмек показывает мне спрятанное неподалеку помятое ведро. Оно до половины наполнено водой.

— Я приношу воду по утрам, а когда могу, то и вечером, — объясняет он. — Колонка очень далеко, аж за белыми медведями. Я всегда, когда что-то беру, выпалываю потом сорняки и поливаю грядки. А один раз собрал тут почти всех слизняков. Они жрали салат как бешеные.

— И что ты с ними сделал?

— Вынес за самый дальний забор со стороны Вислы, — гордо заявляет он. — До чего же противные! Я в рубашке их нес.

— Прямо на себе? — заинтересованно