Кукуют кукушки - Юрий Олиферович Збанацкий

— Узнали, спасибо… А я думал… когда это было…

— Не так уж давно, Евмен Степанович, не так уж давно!

— Ого! У меня уже вон дочка такая, как я тогда, когда до восьмого добрался…

Евмен никак не мог забыть о своих сапогах, топтался у порога, то поблескивая глазами на учителя, то виновато поглядывая на сапоги.

— Уж такие вот у меня сапоги…

Андрей Иванович не обращал внимания на его сапоги. Он окунулся в воспоминания, заговорил о прошлом:

— Отчего же не помнить? Помню, и как в школу пришел, и как бросил…

— Отец тогда с войны без руки вернулся, весь искалеченный. Сказал, чтоб я учиться шел, хотел, чтобы десятилетку окончил, а смерть все переменила. Помер отец, пришлось мне с восьмого школу оставить. Лесникую теперь, как отец когда-то.

— Не только по школе, но и по партизанскому отряду помню тебя, Евмен…

А тот и вовсе сконфузился, крякнул глухо, махнул рукой:

— Какой там из меня партизан, Андрей Иванович! Меньше Харитона тогда был, беда, можно сказать, загнала. Ведь это как получилось…

Евмен постепенно освоился, подошел к окну, положил фуражку на стул. Харитон как бы по-новому увидел дядьку Евмена, потому что узнал о нем такое, о чем раньше и не догадывался.

— Забрали отца в солдаты, воевать пошел прямо с первого дня войны, а дед мой лесником стал. Ну, и я, известно, ему в помощь — интересно же… А когда вы с партизанами к нам в сторожку тропку проложили, тогда и я с хлопцами подружился. Не знаю, как бы оно вышло, если б деда и сторожку немцы не сожгли. Некуда мне было податься, вот я и прибился к партизанам. Есть хотелось…

— Не скромничай, Евмен. А в разведку кто ходил?

— Какие уж там из нас были разведчики…

Евмен даже покраснел. Ему и приятны были эти воспоминания, и смущали немного, поэтому он спешил свернуть на другое.

— Как вы, Андрей Иванович, поживаете? Слыхал, что со здоровьем неважно.

— Да живем, — уклончиво ответил учитель.

— Понятно, жить как-то надо… — согласился Евмен.

Только теперь Харитон решил напомнить о себе:

— Дядька Евмен волчат в зоопарк принес.

— Правда?

— Наше дело такое — в лесу всякого зверя встретишь, вот и пара волчат попалась глупых.

Андрей Иванович тоже по-новому видел своего бывшего ученика и партизана. Помнил его худющим, молчаливым, застенчивым парнишкой. Теперь от прежнего Евмена Горопахи остались только глаза, все остальное было другим: плотная, кряжистая фигура, крупная всклокоченная голова с круглым, плохо выбритым и оттого будто вымазанным в мазуте подбородком. Учитель знал цену таким людям — доброта и верность, честность и чувство ответственности у них на первом месте. На таких можно и опереться, и положиться во всем.

— Прослышал вот, что у вас здесь зоопарк, ну и говорю своей Антонине: отнесу, мол, волчат детям, пускай смотрят, а то где они еще живого волка увидят?

Харитону было приятно, что его знакомый дядька Евмен, лесник из Бузинного, оказался таким понятливым и душевным. Почувствовав, что Андрей Иванович с уважением относится к Горопахе, про себя подумал: чем бы услужить дядьке Евмену?

Дедушка, словно уловив его мысли, обратился к внуку:

— Не пора ли нам, Харитон, об обеде позаботиться, тем более гость такой…

— Да что вы, Андрей Иванович! Спасибо, я не голодный да и привычный… В нашем деле, бывает, сутками безо всяких харчей. Но мы не жалуемся, лесовики ведь…

Харитон все понял, бросил на деда понимающий взгляд, сказал, что скоро вернется, и вышел из дома. По воскресеньям готовила Мария, значит, нужно ее попросить поторопиться с обедом, ведь у них дорогой гость из Бузинного…

Евмен, к своему удивлению, почувствовал себя свободнее, когда Харитон вышел. Собственно, из-за него он и явился в Боровое. Волчата — только повод, не они его сюда привели.

— Пришел вот… — неуверенно начал Евмен. — Оно, правду сказать, надо было навестить: и вас давно не видал, а главное, Харитон все покою не давал. Антонина — она у меня хотя и языкатая, правды не скроешь, а тоже ведь живой человек, тревожится… — для чего-то покривил душой Евмен. — Все грызет и грызет: сходи да сходи… Да и мне неспокойно — как тут живется хлопцу?

Андрей Иванович слушал молча.

— Оно вот и с Галиной такое случилось… Даже поверить трудно. Не зря говорится: как в воду канула. Жалко ее нам всем. Галина-то как своя у нас была, уважали мы ее и любили. Я, правда, мало ее знал, а Тоня моя с ней дружила, жить друг без друга не могли. Можно сказать, что и я со своей сошелся из-за того, что она с Галиной в дружбе была. Когда Колумбас привел Галину в село, я у него был самым близким другом. Тут и моя в гости заявилась, познакомились ближе да, можно сказать, и сошлись. А так бы откуда, сидя в лесу, мне Антонину узнать?..

Старый учитель помнил судьбы большинства своих учеников, но о том, как Антонина повстречалась с Евменом, не знал. Только сейчас открылись подробности, которые удивили. Вон как оно бывает: встретились двое, можно сказать, случайно, а сошлись, поженились, совсем разные люди — и живут…

Внимательным молчанием он как бы поощрял Евмена рассказывать дальше.

— Думалось, что прибьется к нам Харитон. Оно, правда, в лесу не мед, глушь, далеко от культуры. Но живем, сыты, одеты-обуты, трудимся, обижаться нечего. А тут слышим — к вам паренек пристроился. Я, грешным делом, сразу подумал: правильно, вы ему человек самый близкий, вы его и на путь наставите, и уму-разуму научите. Совсем было успокоился, да Антонина моя говорит…

Дядька Евмен опять покривил душой, не передал, что говорила Антонина про своего учителя, а повернул так, будто это она его надоумила поинтересоваться судьбой Харитона.

— …Может, говорит, там у Андрея Ивановича в чем-то недостаток, нужда какая. Так наведайся, говорит, Евмен, узнай, как там Харитон с дедом живут, да спроси, коли чего нужно, так мы с открытой душой…

У старого учителя так хорошо, так тепло сделалось на сердце. Он понял, что сказано это не ради красного словца, что такой человек, как Евмен, слов на ветер не бросает. Попроси у него эти единственные сапоги — снимет и отдаст. Пойдет домой босиком, а рад будет, что помог человеку! Хорошо, что и в Антонине ошибся; стыдно, что при встрече в Бузинном подумал о ней плохо. Андрей Иванович сдержанно, так, чтобы не обидеть отказом и не придать обещаниям особого значения, сказал:

— Спасибо, сердечное