Кукуют кукушки - Юрий Олиферович Збанацкий

Наконец тетка Тонька в своих упреках достигла вершины и перешла к практическим выводам:

— Нет, так дальше жить невозможно. Либо волки, либо жена! Либо дети, либо лес!

Дядька Евмен хоть и был тугодум, но скрывал в себе неплохого дипломата. Умел он терпеливо выслушивать свою жену, пока она, высказав все, обессилев, не становилась податливей и уже не столь агрессивной. Вот тогда и он начинал излагать свое, да так умело и твердо, что, глядишь, по его и выходило.

— Все верно, — раздумчиво начал Евмен, после того как Тонька немного угомонилась. — Ты права — до каких пор нам в лесу сидеть? Выбираться отсюда надо, вон уже все лесники по селам и даже в городах живут. Почитай, мы одни такие остались… Хотя, если подумать, напрасно они из лесу бегут. Что ни говори, а лесник есть лесник. Да и лес — не городская копоть и грохот. Теперь вон, кто поумнее, из города в лес перебирается. Скоро и лесникам места не хватит. Насчет того, что не посеяно да не посажено, тут ты права — можно бы и еще сеять, да уж и так все по плану засеяно и посевного материала нет. А сажать — так еще посадим и капусту, и бураки, и морковки кинем, все это понадобится.

Дядька Евмен говорил так рассудительно, что тетку Тоньку, ослабевшую от собственных пылких речей, начинало клонить в дремоту. Но пока что она слушала или делала вид, что слушает.

— Что долго по лесу пришлось бродить, ты и тут права. Поводила меня волчица проклятая, словно дурня какого…

Тетка Тонька многозначительно усмехнулась, губы ее пренебрежительно скривились, однако, видать, покуда еще лень было ей включаться в разговор.

— Ну, я все же ее перехитрил, уложил серую! Может, барана получим в колхозе как поощрение. А что двоих волчат принес, так это тоже готовые денежки, жинка. Говорят, в Киеве в зоопарке за каждого такого волчонка по триста рублей дают…

Бросил лукавый взгляд на жену — клюнуло?

— Смотри, кабы не по тысяче…

— Да пусть хотя бы по сотне! Мы ведь от этого не в накладе. Две сотни получу — и то в хозяйстве подспорье. Может, что детям или, к примеру, тебе купим…

— Ты мне напокупал…

— Да купим, чего там! И пусть даже не в цене они, эти щенки, — тоже не беда. Не будет волчья порода уничтожать лесную дичь.

Сердце Тоньки постепенно смягчалось. Все же, что ни говори, а ее Евмен человек с головой. Коль уж что делает, так знает, для чего. Может, и вправду овечка в хозяйство прибудет, а то и копейка лишняя…

— Мама! Папа! — приглушенно позвал, подбежав к родителям и таинственно подмигнув, Митько.

— Что там такое?

— Едят…

— Кто?

— Да волчата! Так молоко хлещут, аж за ушами трещит…

Евмен и Антонина подошли к ящику. Волчата, забыв об опасности, о том, что они лесные зверята, отталкивая друг друга, лакали из черепка молоко. Горопахи, отец и мать, а за ними и Яриська, которая незаметно, словно тень, приблизилась, изумленно смотрели на зверенышей.

— Ничего, значит, жить будут… — рассудительно произнес Евмен.

— А то как же! — бодро подтвердил Митько.

Старательно прикрыли ящик досками и только тогда один за другим через двор, застланный весенними, ясными сумерками, отправились в хату.

III

Яриська не могла забыть Харитона.

Поначалу сердилась на него. Считала, что Харитон ее обидел, а не она его. Пристал как ненормальный со своими вопросами, да еще с такими, о которых ученику седьмого класса и думать не полагается. Видали, ответь ему — за кого пойдешь замуж? Когда еще это будет! А потом, разве Яриська думала о таком? Ну пусть бы уж спросил, когда станет взрослой. Конечно, только за Харитона, ни за кого другого не вышла бы, если уж такова девичья доля, если без этого нельзя. Неужели он этого не понимает? Так нет, ответь ему… Да разве она знала, как ответить? А потом, ничего такого она и не сказала. Сказала, что поступит, как велит мама, а что — разве не верно? Ведь маму нужно слушаться во всем, и к тому же само собой понятно — мама и сама велела бы выйти за Харитона…

А он еще и рассердился. Мама отцу и не такое говорит, а он ведь не дуется. Наоборот, всегда в шутку все обернет, смотришь, оба веселые…

Сначала Яриське просто было досадно, что Харитон так нехорошо себя повел. Она обиделась и даже была довольна, что именно так себя с ним держала: пусть знает, что Яриська не только плакать умеет, но и сердиться тоже. Ждала, что после выходного, в понедельник, встретившись в школе, они снова помирятся — ведь не такая уж серьезная, между ними ссора произошла.

В понедельник Харитон в школу не явился. Ребята сказали, что он уже в Боровом, там теперь и жить будет. Яриська сперва этому не поверила, думала — он хочет ее проучить, и потому еще больше разозлилась. Постой же, если ты так, то не думай, что по тебе плакать буду, побегу за тобой! Дня три в школу не походишь, а там прибежишь…

Во вторник в Бузиновской школе побывал Андрей Иванович. Сказали, что забрал документы Харитона. И этому не совсем поверила Яриська. Но когда после уроков увидела, что учительница Мария Степановна переселяется в Харитонову хату, когда убедилась, что Харитона нет дома, то по пути в свою лесную сторожку горько заплакала. Она не могла представить себе, как это он будет жить в чужом селе, у чужих людей. Была уверена, что упрямый Харитон сделал это наперекор ей. А раз так, то и плакать не стоит…

Словно о каком-то пустяке, сообщила матери:

— Так что ваш Харитошка-почтальон уже в Боровом, у деда, и Мария Степановна в ихнюю хату переселилась.

Мать на какое-то время лишилась речи. Она смотрела так, будто дочь умом тронулась, и шевелила губами, силилась что-то сказать, но слова застряли в горле.

— Как — в Боровом? Как — поселилась? Кто ж ей позволил?!

— Не знаю, — пожала плечами Яриська.

Весть, принесенную дочкой, подтвердил и Евмен.

— А чего же еще было ждать от этого кодла? — зло произнесла Антонина.

Какое-то время Яриська, подхлестываемая злостью, чувствовала себя спокойно, старалась не думать о Харитоне, да и редко его имя упоминалось теперь в лесной сторожке. Только после того как отец спросил у нее, не обидела ли она чем-нибудь хлопца, Яриська