Учебник вымогателя, или Искусство владения навахой, ножом и цыганскими ножницами - Денис Леонидович Черевичник

Хотя уже нашлись какие-то предприимчивые маркетологи, которые предлагают обучить всех желающих «смертоносному стилю» Майка Тайсона под названием «пикабу». То есть в переводе это название детской игры, известной как «ку-ку», когда то закрывают лицо ладошками, то открывают. Эта манера боя была разработана в 1960-х тренером Касом Д'Амато специально для другого легендарного тяжеловеса — Флойда Паттерсона[105]. Для продвижения и легендирования бренда была даже создана рекламная статья в русской Википедии. Плохим симптомом является то, что американские источники гораздо более сдержанны в оценках, а также то, что за прошедшие шестьдесят лет единственными бойцами этого мифического стиля были и остаются исключительно Паттерсон и Тайсон. Новые мастера «пикабу» за все эти десятилетия почему-то так и не появились. Возможно, всё-таки потому что бездумное копирование чужого индивидуального стиля при отсутствии необходимых данных и способностей — это не панацея.

Всё то же самое можно сказать и о другом популярном мифе — так называемых «семейных» стилях ножевого боя. Если, скажем, в Японии, Юго-Восточной Азии, на Северном Кавказе или в Южной Италии за термином «семейный» вполне может стоять клан, насчитывающий сотни, а то и тысячи членов, а следовательно, и массовая традиция, то на большей части Европы, и в наших широтах в том числе, обычно имеется в виду самая обычная семья из нескольких человек. Даже если предположить, что основатель семейного стиля — как правило, некий мифический прапрапрадед — действительно принёс домой с одной из войн пару немудрёных ударов ножом или кинжалом, подсмотренных в бою у турок или черкесов и известных сегодня любому школьнику то сохранить даже эти навыки в рамках одной семьи на протяжении нескольких поколений задача архисложная и практически невыполнимая. За это время страна пережила несколько страшных войн, революции, голод, эпидемии, репрессии, эмиграцию, концлагеря, расстрелы. Отцы, дети и внуки не возвращались из лагерей, плена и с полей сражений и уносили с собой в могилу все умения и навыки.

Как показывает практика, войны, социальные потрясения и другие драматические события прерывали передачу знаний и уничтожали традицию владения ножом даже в тех странах, где эти навыки были массовыми и регулярно, столетиями переходили из поколения в поколение в сотнях тысяч семей. А уж в одной-единственной семье… И даже в том уникальном случае, если бы это семейство каким-то чудом не затронули и миновали все потрясения, происходившие с их страной на протяжении столетия, это ещё не даёт никаких гарантий выживания прапрадедушкиных навыков.

Рис. 8. Вызов на бой. Испанская карикатура. Мадрид, 1884 г.

Рис. 9. Отчаянный тореро Эль Гайо играет со смертью и на нервах зрителей, 1912 г.

И тут мы снова возвращаемся к индивидуальному мастерству и неповторимости уникальных природных данных. А кроме того — как при отсутствии массовой традиции определить, что в те далёкие времена царя Гороха предок показывал своим сыновьям именно то, что сегодня нам пытается продемонстрировать его прапраправнук? Ведь подобные навыки не кодифицировались и сохранялись исключительно в форме устной традиции. Как показывает практика, не исключено, что кто-то в этом длинном ряду преемников недослышал, кто-то недосмотрел, кто-то недопонял. Кто-то вообще так никогда и не увидел отца и деда, не пришедших с одной из войн, и узнал о существовании семейной традиции только из сбивчивых и противоречивых рассказов бабушки, на основании которых и пытался воссоздать что-то по мотивам.

Ну и вторая составляющая — это фундаментальные основы архаичного воинского культа мужества: отчаянная, иррациональная, абсурдная храбрость, спартанский стоицизм, готовность сжечь над огнём свою руку, как легендарный Гай Муций Сцевола[106]. Зачем? А для того, чтобы показать врагам, что вы — кремень, не замечаете боли, смеётесь над смертью и совершенно не цепляетесь за жизнь. Как абреки Северного Кавказа, которые пролетали перед сотнями стволов, чтобы врубиться шашкой в толпу противников и красиво умереть. Как самураи, которые, согласно канонам бусидо, должны были постоянно думать о неизбежной смерти, настроить на смерть своё сердце и спокойно расставаться с жизнью[107]. Как вождь индейцев оглала Неистовый Конь, заявивший в битве при Литтл-Бигхорн, что это отличный день, чтобы умереть[108]. Просто потому, что постоянная готовность к смерти, а также демонстрация презрения к ней являлись важной частью философии и идеологии каждой воинской культуры.

И в данном случае эту идеологию прекрасно иллюстрирует название старинной строевой песни Испанского легиона — «Еl novio de la muerte» — «Жених смерти»[109].Через всю испанскую культуру — литературу, поэзию, музыку — лейт-мотивом проходит тема прочной связи, симбиоза ножей и смерти…

Рис. 10. Ф. Самано, приговоренным к расстрелу за разбой, улыбается и докуривает сигару в ожидании залпа. Фото Г. Касасола, Мексика, 1917 г.

У Эрнандеса наваха — это «зарница смерти», птица, которая «под левой грудью угрюмые гнёзда вьёт»[110]. В поэзии Лорки она появляется то в образе цветка из ножей, источающего смертный аромат[111], то как стальные ножи-перья в крыльях чёрного ангела смерти[112].

Сблизиться со смертью, полюбить её. И это не опереточный пафос, а повседневная необходимость, условие выживания — чтобы не дрогнуть в ответственный и критический момент. А иначе какой смысл в том, чтобы в совершенстве владеть самыми хитроумными фехтовальными техниками ножа или уметь выхватывать пистолет и поражать пять мишеней за три секунды, если вы не сможете сохранить присутствие духа и запаникуете, увидев в руке противника настоящий нож или услышав свист пролетающих рядом пуль и истошные крики раненых.

Хотя технически бой на ножах был порождён старинной испанской школой фехтования на шпагах, основополагающие их принципы всё же различны. Если и сравнивать схватку на ножах с каким-либо из множества существующих видов фехтования, то, наверное, ближе всего по духу ему будет не обычный поединок на шпагах или саблях, а мензур, точно так же служивший для закалки характера и формирования истинно воинского духа. В мензурном фехтовании, как и в поединке на ножах, техника вторична и скорее представляет собой фон для главного действа, а доминантой являются всё тот же культ мужества и сопутствующие ему ритуалы. Приоритетом в этих дуэлях служила демонстрация фехтовальщиками отваги и презрения к боли — невозмутимое отношение к неизбежным увечьям лица, игнорирование отрубленных шлегером — специфической прямой шпагой без острия — уха, щеки или носа.

Рис. 11. Бравирование ранениями после мензура.