Ирония судьбы, или С легким паром. Комедии для театра - Эмиль Вениаминович Брагинский

Светлана (невидимой соседке). Таня, не запирай дверь, я еще не все взяла! (Вносит вещи в свою комнату и рысью мчится обратно. На этот раз приносит зимнее пальто и горные лыжи. Все той же невидимой соседке.) Таня, не волнуйся, я буду ночевать у тебя только сегодня! (Вешает пальто в коридоре, ставит в угол лыжи, а затем проходит в комнату и начинает старательно переодеваться. Затем долго вертится перед зеркалом и в завершение надевает другой, на этот раз седой, парик.)

Звонок в дверь. Это приехал Тюрин. Светлана идет открывать.

Тюрин (не заходя в квартиру). Муж все еще гуляет?

Светлана. Не бойся, заходи, он поедет на другую квартиру!

Тюрин (входя). Я его вообще не боюсь. Но все-таки хорошо, что его здесь нет. Он мне противен. (Вешает плащ, осматривается.) Вешалка та же самая, обои другие!

Светлана. Проходи в комнату, присаживайся!

Тюрин входит в комнату, снова осматривается.

Тюрин. Люстра та же, обои другие.

Светлана. Что ты привязался к обоям!

Тюрин. Когда я здесь жил, обои были лучше!

Светлана. Ты пришел разговаривать про обои?

Тюрин (упрямо). В комнате обои были желтые в клеточку, а в коридоре синие в полосочку.

Светлана (уже раздраженно). У тебя прекрасная память на обои.

Тюрин. Диван новый. Наш был лучше. Письменный стол старый — значит, хороший. Стулья новые — безвкусные. Это только в страшном бреду можно купить стулья с такой обивкой.

Светлана. Ну-ка скажи что-нибудь про занавески!

Тюрин. Твои занавески чудовищны!

Светлана. А теперь скажи что-нибудь про меня. Только выбирай выражения.

Тюрин. Шапка стала лучше…

Светлана. Это не шапка, это парик.

Тюрин. Извини. Не понял. Пудра стала лучше, помада стала лучше, платье стало лучше, чулки стали лучше, туфли стали лучше. Все остальное стало хуже.

Светлана. Ты вредный тип! Пойдем на кухню, я тебя покормлю ужином!

Оба идут на кухню.

Тюрин. Давненько я здесь не ужинал. Чем будешь кормить? Яичницей с колбасой?

Светлана. Да, мой репертуар не изменился.

Тюрин (садясь). Зачем ты купила эти отвратительные табуретки? Голубые были лучше.

Светлана. Ты зануда.

Тюрин. Я всегда был занудой.

Светлана. Чай или кофе?

Тюрин. Ты сама знаешь.

Светлана. Значит, по-прежнему ты не пьешь кофе? (Наливает ему чай.)

Тюрин. А ты по-прежнему не умеешь заваривать чай.

Светлана подает ему яичницу.

(Принимается есть.) Как всегда, мало соли. (Неожиданно вскакивает и целует Светлану.) Извини, я раньше всегда так поступал. Это у меня условный рефлекс.

Светлана. Ой, я опять забыла посолить. Но ты меня простишь за это? (Целует Тюрина.) Это у меня тоже условный рефлекс.

Улыбаясь, смотрят друг на друга.

Ешь, остынет. И ешь медленно!

Тюрин (садится). А я всегда ем быстро. (Вдруг.) Послушай, вот я включил в композицию такие стихи… Чьи это? Угадай! (Читает.)

Большая дорога военной удачи…

Здесь множество женщин красивых бежало,

Армейцам любовь отдавая без сдачи,

Без слез, без истерик, без писем, без жалоб.

Я тоже не ангел, я тоже частенько

У двери красавицы шпорами тенькал,

Усы запускал и закручивал лихо,

Пускаясь в любовную неразбериху…

(Победно смотрит на Светлану.) Ну, кто это?

Светлана (осторожно). Ну… кто-нибудь из девятнадцатого века.

Тюрин. Никто не угадывает. Это Михаил Светлов. (Снова, без всякого перехода.) Признайся, ты меня бросила не потому, что полюбила этого Усачева, а потому, что он повез тебя за границу, где можно здорово обарахлиться!

Светлана. Не забывай, ты у меня в гостях.

Тюрин. Мне это очень трудно. На этой кухне я чувствую себя как дома. Ну конечно, ты выходила замуж за жизнь в Италии, за трехкомнатный кооператив, за «Жигули»…

Светлана. Ты закончил?

Тюрин. Нет еще.

Светлана. Я имею в виду яичницу.

Тюрин. Да, большое спасибо.

Светлана. Тогда мотай отсюда!

Тюрин. Я еще не допил чай. Кускового сахара нет?

Светлана. Нет. Кроме тебя, никто на свете не пьет чай вприкуску.

Тюрин. А итальянский магнитофон ты рванула?

Светлана. Итальянские не лучше наших. Все покупают голландский «Филиппс» или западногерманский «Грюндиг».

Тюрин. Так за кого ты вышла замуж, за Филиппса или за Грюндига?

Светлана. Вася, ты мне начинаешь нравиться, в тебе появилось что-то мужское. И я скажу тебе всю правду. Я ушла от тебя потому, что полюбила Усачева. А то, что он свозил меня в Италию, одел с головы до ног, купил мне машину, стереофонический магнитофон «Грюндиг», не помешало мне любить его еще больше.

Тюрин. У тебя нет случайно мятных пряников?

Светлана. А что ты мог предложить такой очаровательной женщине, как я? Сто шестьдесят в месяц и темный дубляжный зал?

Тюрин. Это правда. Кроме любви, я ничего не мог тебе предложить. Но для такой раскрасавицы, как ты, любовь ничего не стоит. Теперь катись к своему мужу, я поел, я выпил чаю, я теперь спать хочу.

Светлана. Тюрин, тебе не удалось меня завести. Ты меня оскорблял, а мне хоть бы хны. Знаешь почему?

Тюрин. Потому, что ты пожила за границей и стала дипломаткой.

Светлана. Нет, Вася. Вот ты бесишься, злишься, — значит, я тебе не безразлична. А ты мне до фени, до облака.

Тюрин. Ты забыла сказать — до лампочки. Еще говорят, ты мне нужен, как рыбе купейный вагон.

Светлана (желая добить Тюрина). Ты мне чужой! (Встает.) Помой за собой посуду! Это ты всегда делал хорошо! (Выходит в коридор, снимает с вешалки плащ, открывает дверь.)

Тюрин. Светлана, подожди, я еще не придумал, как поставить тебя на место.

Светлана. Чистое белье в тумбочке, как и раньше. (Закрыла за собой дверь, постояла на лестничной площадке, прислушалась, не идет ли за ней Тюрин. Затем звонит в соседнюю квартиру. Шепотом.) Таня, это я! (Проскальзывает к соседке.)

Тюрин не догадывается о маневре Светланы. Весьма довольный собой, он проходит в комнату, видит магнитофон и включает его. Звучит сладкая итальянская мелодия. У Тюрина прекрасное настроение. Он начинает подпевать, потом увлекается и танцует. Раздается звонок в дверь. Это пришел Усачев. Тюрин, не выключая магнитофона, по-хозяйски идет отворять.

Тюрин (не открыв двери, убежденный в том, что это вернулась Светлана). Ты почему не взяла ключ? Забыла что-нибудь?

Услышав мужской голос, Усачев потерял дар речи.

Может, я давно сплю, а ты меня будишь, нехорошая, невоспитанная женщина!