Священные чудовища. Ужасные родители - Жан Кокто

Лео. Ничего не кончено, коли построено на лживых основаниях. Серьезным, окончательным может быть только нечто настоящее, а не выдуманное: ссора, ложь, зло.

Мадлен. Может и правда, что я не подхожу вашей среде.

Лео. Какой такой среде? Вы шутите. Послушайте меня. (Встряхивает ее.) Мадлен!

Мадлен. Я мертва.

Лео. Хотите, я воскрешу вас?

Мадлен. Выхода нет.

Лео. Вы меня выслушаете? Мадлен… Завтра в пять вы явитесь в наш табор.

Мадлен. В табор?

Лео. К нам. В дом Жоржа.

Мадлен. Кто? Я?!

Лео. Вы.

Мадлен. Да что вы такое говорите, сударыня! Меня прогонят.

Лео. Нет.

Мадлен. Но как это возможно?

Лео (подкрашивает губы и говорит с гримасой, свойственной женщинам, когда они накладывают макияж). Мадлен, бывают минуты, когда любовь возмущает меня и я мщу ей. Бывают иные минуты, когда любовь потрясает меня до глубины души и покоряет. Да знаем ли мы, что происходит внутри нас? Мадлен, деточка, я помесь этого семейства бродячих актеров и… не знаю чего еще. Тут вступили в игру некие подсознательные силы, управляющие человеком. Не пытайтесь меня понять. Я немного педантка по натуре.

Мадлен. Жорж все расскажет Мишелю.

Лео. Жорж будет молчать. Можете не сомневаться.

Мадлен. Он мне поклялся…

Лео. Это он мстил вам. Завтра это будет благородный отец, защищающий своего отпрыска.

Мадлен. Он вел себя как чудовище.

Лео. Он не был чудовищем, детка. Жорж – дитя, действующее неосознанно. Он способен причинить боль, не отдавая себе в том отчет…

Мадлен. Сударыня… Сударыня… Как мне выразить вам свою признательность!

Лео. Ах, бросьте. Никакой признательности, договорились? Разве мы знаем, кому будем помогать? Знаем, на что способны в минуты кораблекрушения? Когда начинаем помогать другим и тем самым помогать самим себе? Это тайна за семью печатями. Никакой признательности, детка. Когда корабль идет ко дну, даже неспособные на взаимопомощь могут спасти немало утопающих.

Мадлен. У вас доброе сердце…

Лео. Да нет… Сердце, как сердце, как у всех, но вот отвращение к беспорядку и правда есть. Беспорядок, устроенный здесь Жоржем, мне невыносим. Нужно мыть, гладить, убирать все это грязное белье. Непременно приходите завтра!

Мадлен. Но…

Лео. Никаких но. В пять. Это приказ. Клянитесь Мишелем.

Мадлен. Мишелем…

Лео. Я клянусь…

Мадлен. Клянусь.

Лео. Мишелем.

Мадлен. Мишелем.

Лео. Прекрасно. И попробуйте заснуть. Чтобы завтра быть восхитительной. Никаких припухлых глаз. (Встает, вынимает из сумочки визитную карточку и кладет на стол.) Моя визитка, на ней адрес.

Мадлен. После этого кошмара…

Лео. Оставим это в прошлом. Я беру тебя под свое крылышко. (Направляется к двери.) Не надо меня провожать…

Мадлен. Сударыня…

Лео. И не благодарите. Потому что знаете… благодарность…

Акт III

Комната Ивонны. Все так же, как в первом акте. Темно. Свет появляется постепенно, как бывает, когда глаза привыкают к темноте.

Сцена I

Лео, Жорж.

Лео (Жоржу, который входит в комнату через дверь в глубине слева). Все то же? Без перемен?

Жорж. Все то же. Мне и самому не по себе, как бы вам не пришлось еще и меня увидеть в том же состоянии.

Лео. Не могу находиться в своей комнате. Дверь между моей комнатой и комнатой Мика заделана, и все равно я слышу его стенания и удары кулаком по полу. Кроме того, я не такая, как вы, уравновешенная, в своей комнате чувствую себя на конце света, вдали от чего-то происходящего вообще и у Ивонны в частности. Если еще я свихнусь, это будет венцом всего.

Жорж. Такая духота.

Лео. Ивонна с Мишелем?

Жорж. Из него невозможно вытянуть хоть слово. Я и не представлял себе, что он способен на такие чудовищные страдания. Но стоит мне подумать о том, что я не могу поддаваться чувствам, об этой своего рода ярости, которая душит меня… О!

Лео. Он впервые полюбил и впервые страдает.

Жорж. Ну а тех, которые умеют владеть собой, значит, не жалко…

Лео. Жорж, никто в мире не способен понять и пожалеть тебя лучше, чем я. Но я отказываюсь сравнивать твою боль, какой бы острой она не была, с болью ребенка, у которого нет никакого опыта, который впервые испытывает горе и который со дня на день…

Жорж. У него есть Ивонна…

Лео. Брось, Жорж!

Жорж. Да, у него есть Ивонна. Он ничего ей не говорит, но жмется к ней. Это инстинктивно. А она торжествует. Она вновь «обрела» его. Вновь обрела своего сына. Только об этом и говорит. А я, сделавший над собой усилие и раскрывший ей все, представший перед ней в смешном виде… да она едва ли отдает себе отчет в том, насколько вся эта история невероятна. Она, как бы это сказать, ничуть и ни удивилась. У нее в голове один только Мишель. Как бы он еще чего-нибудь не узнал, как осторожно нужно себя с ним вести. Что до меня, она все повторяла с каким-то отстраненным видом: «Это тебе наказание, бедный мой Жорж… наказание». И это все? Но я не одинок! Ивонна, которую я заново обретаю, которая обретает меня, помогает мне держать удар!

Лео. Следовало ожидать, что эта история ее не потрясет. То, что отец и сын, каждый со своей стороны, встречаются с девушкой и играют в прятки, сами того не зная, – видимо, это довольно-таки частое явление для лунатиков. Что до «наказания», возможно, она не так уж и не права.

Жорж. Ну вот еще! Наказание! Наказание за что!

Лео. Жорж, я осталась одна с малышкой, после вашего ухода. Мы говорили, насколько, конечно, ей позволило ее состояние.

Жорж. Ну и что из того?

Лео. А то, что твой поступок чудовищен.

Жорж. Повтори…

Лео. Повторяю, Жорж, твой поступок чудовищен.

Жорж. Какой поступок, Лео? Да ведь ты же сама велела мне так себя вести, сама все это придумала, выстроила всю последовательность действий…

Лео. Советую тебе никогда больше не повторять только что сказанного. Никогда не повторять этого себе, вообще никогда не повторять ничего хоть отдаленно поминающего сказанное только что.

Жорж. Это не-ве-ро-ят-но!

Лео. Твое «не-ве-ро-ят-но» я слышала и из уст этой девушки. Но я перестала видеть и слышать по-настоящему то, что видела и слышала тут, оно представало в искаженном вашим лунатизмом виде. Признаюсь, я стала жертвой вашего лунатизма, удлиняющего тени, завораживающего все и вся. Для меня ваша история была далека от реальности, она уже сама по себе была какой-то нереальной. И думаю, не удивлю тебя, если признаюсь: в отношении