ГАЙДЗИН: Траектория срыва - Влад Эверест

class="p1">В дрифте на спуске мощность не так важна, как смелость. А мне было нечего терять. Машина стоила ноль. Моя жизнь здесь стоила ноль. Я тормозил позже него. Намного позже. В каждом повороте я видел его стоп-сигналы и думал: «Рано!». Я влетал внутрь, пугая его своим присутствием в зеркалах.

К середине трассы мы ехали бампер в бампер. Акира начал нервничать. Я видел, как его Хонда стала дергаться — он начал ошибаться, пытаясь оторваться от безумного гайдзина на ведре. Впереди была шпилька. Самый опасный поворот на Хаконэ. 180 градусов, узко, с одной стороны скала, с другой обрыв.

Акира занял внешнюю траекторию, чтобы зайти широко и быстро выйти. Правильно. Академично. У меня был один шанс. Внутренняя траектория. Грязная. Там был песок и листья. Если я пойду туда — меня вынесет наружу, прямо в бок Акире. Или в отбойник. Но это был единственный способ обогнать.

Я не стал тормозить педалью. Я использовал технику «Кандзи».

На скорости 110 км/ч я качнул машину вправо (от поворота), а потом резко влево, срывая её в инерционный занос еще на прямой.

Мазда пошла боком задом наперед. Зрители (которые стояли на повороте) замерли. Это выглядело как неминуемая авария. Задний бампер летел прямо в металлический рельс отбойника.

— БАМ!

Звук удара пластика о металл. Сноп искр осветил гору. Задний фонарь разлетелся вдребезги. Бампер повис на одной стяжке. Но удар сработал как упор. Машину оттолкнуло от рельса и довернуло носом прямо на выход из поворота. Я открыл газ на полную. Пока Акира только начинал разгон по широкой дуге, я выстрелил по внутренней, срезав путь. Я поравнялся с ним. Мы шли бок о бок. Мой черный капот против его серебристого крыла. Я видел его лицо через стекло. Шлем скрывал эмоции, но его руки судорожно сжимали руль. Он не верил своим глазам.

Финиш был за следующим затяжным левым. Я был на полкорпуса впереди.

— Давай, родная! Еще чуть-чуть!

Стрелка температуры поползла вверх. 100 градусов. 110. Старый радиатор не справлялся с такой нагрузкой.

— Терпи!

Мы вылетели на финишную прямую. Я был первым. Победа была у меня в кармане.

И тут…

ПШШШ!

Звук лопнувшего патрубка был громче выстрела. Лобовое стекло мгновенно залило антифризом. Я ослеп.

Горячий пар ворвался в салон через щели. Мотор захлебнулся и заглох. Машина потеряла ход, будто наткнулась на стену.

— Нет!

Справа, с ревом VTEC-а, пронеслась Хонда Акиры. Он пересек черту. Через секунду я, по инерции, пересек её следом. Наторым.

Я остановился на обочине. Выпрыгнул из машины, кашляя от сладкого пара. Мазда дымилась, как подбитый истребитель. Под мотором растекалась красная лужа. Задний бампер волочился по асфальту. Я сорвал шлем и швырнул его на землю.

— СУКА!

Тишина.

Толпа внизу молчала. Акира медленно развернулся и подъехал ко мне. Он вышел из машины. Снял шлем. На его лице был пот. Он посмотрел на мою убитую машину. Потом на меня. Вокруг начали собираться люди. Рю, другие гонщики. Они смотрели на разбитый задний угол моей RX-7 с благоговением.

— Wall tap (касание стены), — тихо сказал Акира. — Ты ударился специально?

Я тяжело дышал, адреналин всё еще кипел в крови.

— Нет. Ошибся.

Акира усмехнулся. Он не поверил.

— Ты псих, гайдзин. Ты должен был улететь в пропасть.

— Но я не улетел. И я был впереди.

Акира кивнул. Серьезно, без иронии.

— Был. Техника подвела. Но пилот… — он сделал паузу. — Пилот удивил.

Он достал из кармана пачку купюр.

— Я обещал оплатить бензин, если удержишься. Ты не просто удержался. Ты почти надрал мне задницу.

Он протянул мне деньги.

— Почини свое ведро. В следующий раз я не буду так добр.

Он сел в машину и уехал.

Я остался стоять в облаке пара, сжимая в руке йены и понимая одно: я вернулся. Но теперь мне предстояло самое сложное: вернуться на базу и объяснить Кеничи, почему его ангар пахнет паленым сцеплением, а на полу снова лужа антифриза.

Глава 4. Сожженные мосты

Я проснулся от звука, который был страшнее любого кошмара. Это был скрежет сминаемого металла — визг стали, лопающейся под чудовищным давлением, хруст стекла и стон кузова. Я вскочил с матраса, сердце колотилось в горле, отдаваясь в висках глухими ударами. Часы показывали десять утра. Странно. Кеничи всегда будил меня на рассвете ударом трости в дверь, а сегодня — тишина. Зловещая, неестественная тишина, которую разорвал очередной механический визг со двора.

В два прыжка я оказался у окна. Внизу, посреди залитого солнцем двора, работал огромный гидравлический манипулятор. Его стальная клешня, похожая на лапу гигантского хищного насекомого, сжимала крышу автомобиля. Разноцветного автомобиля. С черным капотом, красной дверью и белым крылом, прикрученным наспех.

— Нет! — крик вырвался из груди, обожгя связки. — НЕТ!

Я не помнил, как скатился по крутой железной лестнице, едва не переломав ноги. Я вылетел во двор, задыхаясь от ярости и страха. Кеничи стоял рядом с манипулятором, опираясь на свою неизменную трость. Он был пугающе спокоен. В зубах дымилась сигарета, лицо не выражало ничего, кроме холодного безразличия. Он наблюдал за казнью моего труда так, будто смотрел прогноз погоды.

— Стой! Останови это! — я подбежал к нему, хватая за рукав промасленной куртки. — Ты что творишь?!

Дядя стряхнул мою руку резким, коротким движением, даже не повернув головы.

— Танака, продолжай, — бросил он оператору крана.

Танака, старый работник, виновато вжал голову в плечи, стараясь не смотреть в мою сторону, и дернул рычаг. Гидравлика зашипела. Клешня сжалась. Я услышал, как лопаются стойки крыши моей RX-7. Лобовое стекло брызнуло во все стороны дождем из мелких осколков. Кузов, в который я вложил душу, бессонные ночи, стертые в кровь пальцы, складывался внутрь, как пустая картонная коробка. Мотор — мой драгоценный ротор, который я оживил из мертвых, — сейчас превращался в бесформенную груду лома внутри сжатого моторного отсека.

— За что?! — я развернулся к Кеничи, чувствуя, как в глазах темнеет. Мне хотелось ударить его. Забыть, что он старик, инвалид, брат моей матери. Просто снести его с ног.

Кеничи увидел этот блеск в моих глазах, но не отступил ни на шаг. Он медленно выпустил струю дыма мне в лицо.

— Ты думал, я не узнаю? — тихо спросил он. Голос его был сухим, как старый пергамент. — Свежая лужа антифриза на полу. Горячий капот в пять утра.