Избранные произведения драматургов Азии - Мохан Ракеш

Свет на сцене притухает, видна лишь рука султана, сжимающая топор.

Интермедия

Плакат: «Дай мне наряд султана, и да будет тебе султан».

Все персонажи предыдущей картины застывают в неподвижности. М у с т а ф а  выходит из своего укрытия и с безумным видом кружится по сцене.

М у с т а ф а. И никто не узнал его в лицо! Заколдован я, что ли, или сошел с ума? Что здесь происходит?

С обеих сторон сцены из глубины выходят  У б а й д  и  З а х е д, на авансцене они встречаются. Их реплики звучат очень просто, естественно и сердечно.

У б а й д. Он переоделся и стал султаном? Что ж, это превращение вполне закономерно. Даже если все это сказка или фантазия.

З а х е д. В государствах, где царствует притворство, фальшь, всегда действует закон «дай мне наряд султана, и да будет тебе султан».

М у с т а ф а (вертится по сцене). Что здесь происходит? Где истина, а где фальшь? Где сон и где явь?

З а х е д. Здесь нет ни истины, ни фальши. Вся суть в оболочке, а содержимое неважно. Детали меняются, суть остается.

У б а й д. Тот, кто восседает сейчас на троне, кажется очень жестоким. А тот, кто мечется около, тоже был жестоким. Рано или поздно он бы все равно стал более жестоким. Обстоятельства обязывают каждого защищать свою власть.

З а х е д  и  У б а й д (вместе). Детали разные, суть одна. В государствах, где царствуют притворство и фальшь, — это основной закон.

М у с т а ф а (с широко раскрытыми глазами мечется по сцене, останавливаясь перед каждым действующим лицом). Зеркала… Зеркала… Я словно заперт в комнате с зеркалами. Здесь все стены из зеркал, потолок, пол, окна — тоже из зеркал. А я кручусь и кручусь совсем один. Хлопну в ладоши — и все хлопают тоже. Кричу, и тысячи голосов эхом отвечают мне. Наклоняюсь, и миллионы склоняются передо мной… Иду, и за мной идет тысячная толпа, от которой содрогается земля. И у всей этой толпы мои слова, мои жесты, мои движения. Зеркала кругом, зеркала…

У б а й д. Гордость заставляет правителей забыть изначальную истину. Когда фараон Хеопс, взглянув на огромную пирамиду, возомнил, что он сильнее, чем само время, он забыл, что люди, которые погибли, воздвигая эту пирамиду, повиновались не ему — человеку, а его власти.

З а х е д. А когда ассирийский царь Ашурбанипал разгуливал по своим дворцам и наслаждался собственным могуществом, он забыл, что люди, которые строили эти дворцы, тоже повиновались не ему — человеку, а его короне и скипетру.

У б а й д  и  З а х е д (вместе). В любом государстве это всегда закон основной — «дай мне наряд, чалму, корону — да будет тебе фараон, султан, король». (Уходят.)

М у с т а ф а (продолжая кружить между действующими лицами, застывшими на сцене). И никто не узнал его в лицо! Потому что за ними — зеркала, а за ними — еще зеркала… Заколдован я, что ли, или сошел с ума? (Возвращается в свое укрытие к Махмуду.)

Картина шестая

Плакат: «Султан есть султан, а тот, кто был гражданином Абу Азой, отказывается от себя и от своих родственников».

Застывшие действующие лица оживают.

М а й м у н (приближается к трону и склоняется перед султаном). Мой повелитель, там пришли две женщины из ваших верноподданных. У них бумага с печатью для прохода во дворец. Они хотят видеть вас.

А р к у б (радостно потирает руки). Женщины? Кажется, теплее становится, теплее…

С у л т а н. Введите.

М а х м у д. Как мне нравится этот лаконизм!

М у с т а ф а. Две женщины! А я и забыл совсем! Вот сейчас-то все и выяснится.

Боязливо входят  У м  А з а  и  А з а. Они растерянны, не поднимают глаз.

А р к у б. Кого я вижу? (Протирает глаза.) О, создатель! Как они сюда попали? Ну, наконец-то начнется комедия! (Пытается спрятаться за кресло.)

С у л т а н (Аркубу). Не люблю, когда везир разговаривает сам с собой, как кретин.

А р к у б (растерянно, заикаясь). Хозяин… повелитель… Да ведь это… взгляни на них…

С у л т а н. После приема я серьезно займусь тобой… Что хотят эти женщины от своего султана?

У м  А з а (неожиданно бросается на колени, говорит заученным тоном заученные слова). Я приветствую великого султана, властвующего над всеми смертными, я повинуюсь великому султану, я пришла вместе со своей дочкой просить и умолять о помощи и милости нашей семье, которую злые люди разоряли, грабили, угнетали…

С у л т а н. Наше назначение — помогать угнетенным. Но твой повелитель не любит плача и криков. Встань, женщина, и расскажи, что произошло.

А р к у б (преодолевая страх, выходит из-за кресла, распрямляется). Эх, была не была! Неужели так и уходить с пира не пивши, не евши.

У м  А з а (с помощью дочери поднимается с колен). О великий султан, такие, как мы, не могут не плакать, не жаловаться на свою судьбу. Мы пришли просить о справедливости, а справедливость великого султана не убоится жалоб и накажет наших мучителей. Судьба моя на этом свете ужасна, потому что я замуж вышла за человека тупого, лживого и ни на что не способного.

А р к у б (важно). Женщина, неужели ты пришла сюда для того, чтобы занимать время нашего повелителя рассказами о своем муже?

А з а (увидев Аркуба, удивленно). Мама, смотри, да ведь это же Аркуб!

У м  А з а (поднимает голову, сердито шепчет). Ты с ума сошла? Как ты можешь спутать везира Барбира с Аркубом!

С у л т а н. Не мешай женщине, везир. Мне нравится простота моих подданных, когда они выкладывают душу и рассказывают о своих горестях.

М у с т а ф а. Как будто это я сам говорю! Или это говорит мое отражение? Кто я? А кто он?

Аза от страха прячется за мать и украдкой рассматривает султана и Аркуба.

У м  А з а. Когда скот ведут на заклание, то он уж ничего скрывать не может. Вот вам и сказ. Мой муж ни на что не способен, а в наше время сотрут любого, кто не умеет хитрить и обманывать. После смерти отца у мужа осталось приличное наследство, но сам он еще был маленький да несмышленый, и назначили над ним опекуна — шейха Таху. А этот шейх — человек без стыда, без совести, готов за деньги и свою бороду, и свою религию продать. Вон он и хотел присвоить себе все наследство, мужу удалось спасти лишь половину или даже меньше. Пожаловались судье, а тот вертел-крутил, вертел-крутил, забрал у нас все, что мог, обругал и выгнал. А мы опять собрали, что осталось, и муж открыл лавочку на базаре, стал тканями торговать. Вначале даже дела неплохо пошли, но подонков ведь больше, чем хороших людей. Торговцы стали завидовать моему мужу, а главный из них — Шахбендер — споил его, обманул и разорил. Мы и сами не поняли, как все это случилось, только сожрали нас, как