Жуазель - Морис Метерлинк

Что с того? — любовь способна улыбаться и сквозь слезы. Я приглажу твои волосы; они закрывают тебе лицо и делают его печальным. Смотри, — это те же волосы, которые я раздвигала своим первым поцелуем… Вот, вот, не думай больше о лжи зеркал… Они не знают, что говорят; зато любовь знает всегда… Вот уже жизнь возвращается к глазам, которые снова обрели меня… Не бойся ничего, ибо я ничего не боюсь… Я знаю, что надо делать, и овладею тайной, которая излечит твой недуг…

Лансеор. Жуазель…

Жуазель. Да, да, приблизься: я тебя люблю еще более близкой любовью, чем в ту счастливую минуту, когда нас все соединяло…

Лансеор. О, это я понимаю. Но другое, другое…

Жуазель. Что другое?

Лансеор. Я понимаю, что можно вновь отыскать свою любовь в развалинах, собрать ее осколки и продолжать их любить… Но где осколки нашей любви? От нее уже не осталось ничего; до того, как судьба обрушилась на меня, я сам уничтожил то, что она не могла разрушить… Я обманывал, лгал в такую минуту, когда малейшая ложь возрождается в мире, где уже ничто не исчезает, хотя ложный шаг может быть прощен любовью… Правда мертва в нашем едином сердце. Я потерял доверие, в котором все мои мысли окружали твои, подобно прозрачной воде, окружающей еще более светлую воду… Я не верю сам, не верю более в себя; во мне нет больше ничего чистого, над чем бы ты могла склониться, чтобы найти мою тень, а душа моя еще печальнее тела…

Жуазель. Эта женщина… ты целовал ее?

Лансеор. Да.

Жуазель. Она позвала тебя?

Лансеор. Нет.

Жуазель. Но почему же ты говорил, что я ошиблась?..

Лансеор. Зачем тебе объяснять это, Жуазель, теперь, когда слишком поздно?.. Ты мне больше не поверишь, ибо тебе придется верить невероятному… Я был в каком-то сне, в каком-то неопределимом и насмехающемся сне… Мой разум, сознание, воля — как мне это объяснить? — были дальше от самих себя, чем это разлагающееся тело от того, чем оно должно быть… Мне хотелось сказать тебе, кричать без конца, что я олицетворение лжи, которое восстает на ложь, и что постыдные слова, насиловавшие мои уста, заглушают помимо моей воли пламенные слова отчаявшейся, рыдающей любви и признанию, которые рвутся к тебе… Я сделал усилия, способные разорвать грудь и разбить сердце; и я слышал, как предает меня мой изменнический лживый голос; мои руки, глаза и поцелуи не могли его изобличить… За исключением моей души, которую ты не могла видеть, — я всего себя чувствовал добычей вражеской, непреодолимой и, — увы, — непостижимой силы…

Жуазель. Я видела твою душу… И я в ту же минуту знала, что это не ты лжешь мне, что это невозможно…

Лансеор. Почему ты это знала?..

Жуазель. Потому что я тебя люблю…

Лансеор. Но что же я такое, Жуазель? Что ты еще любишь во мне, ведь я осквернил и уничтожил все, что ты любила?

Жуазель. Тебя.

Лансеор. Что от меня осталось?.. Не эти же руки, потерявшие свои силы, не глаза, лишенные своего прежнего блеска, не это сердце, предавшее свою любовь…

Жуазель. Ты, вечно ты и только ты!.. Не все ли равно, каков ты, лишь бы я тебя нашла… О, я не знаю, как это объяснить… Когда любишь так, как я тебя люблю, бываешь слеп и глух, ибо видишь гораздо дальше и слушаешь иное… Когда любишь так, как я тебя люблю, то любишь в любимом человеке не то, что он говорит или делает, а его, только его самого; а он остается одним и тем же во все года, при всех несчастьях, идущих мимо… Это он, это ты сам, в котором ничто не может измениться, не увеличивая любви… Он, который заключается в тебе; ты, который весь в нем, которого я вижу беспрестанно, чувствую, слышу и всегда люблю…

Лансеор. Жуазель!..

Жуазель. Да, да, поцелуй меня, обними меня… Нам предстоит бороться, предстоит страдать… Мы в мире, где всюду расставлены сети; нас только двое, но все в нас любовь, мы пронизаны насквозь любовью…

Явление II

Жуазель, Ариэль, потом Мерлин.

Куща деревьев. Жуазель спит на терновой скамье, перед изгородью из буксов, среди которых цветут лилии. Ночь. Журчит фонтан. Сияет луна. Входит Ариэль.

Ариэль. Спит. Голоса сада стихают вокруг нее, чтобы слышать ее дыхание. И лишь соловей баюкает ее сон, посланный ночью, которая покрывает ее серебристым сиянием… Как она прекрасна и тиха… Какой она кажется чистой, сто крат более чистой, чем текущая там вода, сошедшая с ледников, поющая в алебастровом ложе под навесом бледной листвы… Ее нежные волосы разлились, как поток недвижного света, и луна не может различить, кому принадлежит смешанное с лазурью золото, по которому скользят ее лучи… Она сомкнула свои ясные глаза, и однако звездное сияние, дрожа, поднимает ее нежные ресницы, чтобы найти под ними последнее воспоминание об исчезнувшем дне… Ее рот похож на дышащий влажный цветок; лилии пролили капли росы на обнаженное плечо, чтобы уделить ему часть жемчужин, коими нас оделяет молчаливая ночь во имя небес, раскрывшихся над сокровищами миров… О, Жуазель, Жуазель… Я только заблудившийся во мраке призрак, более потерянный, чем ты; несмотря на мое ясновидение, я ближе тебя к небытию, в котором угасает счастье… Я принадлежу не себе, я повинуюсь своему господину и могу лишь подарить невидимый поцелуй, который тебя не разбудит и тоже не принадлежит мне… Но я люблю тебя, люблю, как младшая сестра любит ту, кого любовь избрала раньше ее… Я люблю тебя и окружаю тебя всеми силами, о которых человек не упоминает в молитвах. Я хотела бы, чтоб мой господин встретил тебя раньше, чем судьба, уносящая этот несравненный час, предназначила в грядущем слезы для него и для меня вместе с ним… Моя бессильная смущенная нежность склоняется над твоим мирным сном… Вот единственный поцелуй, который я могу тебе дать… О, почему тот, которого я — только бессознательная и покорная тень, почему он сам не приходит запечатлеть его на твоих губах, влекущих мои, как все прекрасное влечет все таинственное…

Целует Жуазель в лоб.

Жуазель (во сне). Лансеор…

Ариэль. Еще один поцелуй… Как в последний раз пьют из запретного источника, охраняемого ангелами, стоящими на страже тайны времени и пространства.

Жуазель (тихим мечтательным голосом сквозь сон). Ты ли это, Лансеор? Как сладки твои уста в дыхании зари… Я изнемогаю