Кляпа 3 - Алексей Небоходов

полетел на стул, словно сброшенная на волю цепь. Её лифчик, купленный в супермаркете вместе с пакетами для мусора, оказался следующей жертвой великой миссии освобождения.

Застёжка сопротивлялась недолго. Под натиском старых добрых ухищрений советских времен – сдвинуть, дёрнуть и молиться – лифчик пал.

Валя пискнула что—то невнятное, но это было воспринято Семёном как согласие на капитуляцию.

– Расслабься, – шептал он в такт скрипу кровати, – мы с тобой сливаемся в энергии космоса!

Не давая ей времени осознать происходящее, он приступил к трусикам. Те сопротивлялись чуть дольше, явно пытаясь спасти хозяйку, но в конце концов, с негромким хлопком, сдались и последовали за спортивным костюмом.

Валя стояла посреди номера, покрытая холодным потом и абсурдной реальностью, в одном праведном ужасе.

Семён же, вдохновлённый успехами, взялся за себя.

В следующую секунду он скинул спортивные штаны. Под ними обнаружились трусы в стиле позднего СССР: серые, из толстого хлопка, с ширинкой на пуговице и растянутой резинкой, которая смотрелась как опоздавший к развалу символ великой эпохи.

Почти торжественно он снял майку, показав бледную грудь, покрытую жидковатыми кудрями, и живот, по которому можно было изучать рельеф местности средней полосы России.

Он стоял посреди комнаты в своём нелепом величии, раскинув руки, как Спаситель в интерпретации советского завхоза.

– Видишь? – с гордостью в голосе спросил Семён, покачиваясь на слегка подкашивающихся ногах. – Всё настоящее. Ни грамма фотошопа.

Валя закатила глаза. Внутри головы Кляпа уже истерически хохотала.

– Валюша, – завывала она так, что можно было подумать, будто прямо в мозгу завели газонокосилку, – если ты сейчас не притворишься счастливой женщиной, нас обеих запишут в списки пропавших без вести после неудачного любовного ритуала в санатории для пенсионеров!

Валя судорожно вздохнула. Она понимала, что отступать некуда: за дверью маячила безумная чакра любви, перед ней – Семён в трусах эпохи дефицита, а в голове – вопящая Кляпа, требующая продолжения банкета.

На этом драматическом моменте Валентина замерла, как перед прыжком в ледяную прорубь, надеясь только на то, что здравый смысл отключится окончательно и позволит ей пережить ещё одну порцию вселенского абсурда без особых психологических травм.

Номер, тускло освещённый и пропитанный запахом старых обоев и дешёвого дезодоранта, застыл в напряжённой тишине, нарушаемой только скрипом пружины под кроватью и прерывистым дыханием двух существ, готовых пересечь границу безумия.

Семён, вдохновлённый своей собственной важностью и трепещущим моментом, подошёл ближе. Его руки, тёплые и чуть шершавые, коснулись плеч Валентины с той неловкой нежностью, с какой школьник гладит котёнка, боясь одновременно его повредить и обидеть.

Она стояла, не двигаясь, ощущая, как его ладони скользят вниз, обнимая её спину, словно он пытался запомнить каждую линию её тела, втисать в память её живое, пульсирующее тепло.

Между ними повисло нечто густое и странное – смесь страха, комичности и острой, почти пьянящей нежности.

Он, не выпуская её из объятий, осторожно подвёл Валентину к кровати. Кровать, скрипнув наподобие старого дверного засова, послушно приняла их обоих.

Семён лёг рядом, ещё мгновение всматриваясь в её лицо, словно проверяя, не передумала ли она, и только потом, тяжело вздохнув, Валентина ощутила, как он в неё вошёл – мягко, уверенно, с той трогательной неторопливостью, которая говорила о редком для их века умении ценить сам процесс.

Кровати под ними заскрипела так жалобно, будто тоже понимала всю абсурдность происходящего, но решила не мешать.

В начале всё было предсказуемо: миссионерская поза, та самая классика, которая в их исполнении выглядела одновременно трогательно и фарсово.

Семён нависал над Валей, дыша шумно и жарко, его лицо то приближалось, то отдалялось, напоминая солнце в мутных очках, которое упорно пыталось пробиться сквозь облака.

Он двигался с серьёзностью космонавта, впервые стыкующегося с орбитальной станцией.

– Ой, Валюша, какая ты у меня, – шептал он между толчками, – как вторая пенсия: редкая, желанная и всегда в тему…

Валя, потерявшая способность к аналитическому мышлению, только судорожно цеплялась за его плечи, чувствуя, как внизу живота рождается медленное, жаркое нарастание удовольствия.

В голове Кляпа, разогнавшись до предельной скорости, визжала:

– Валюша, держись! Мы тут не только нервы лечим – мы тут сейчас в Книгу Рекордов по народной медицине попадём!

Когда темп сменился, Семён осторожно развернул Валентину, мягко опустил её на четвереньки, Валя едва не захохотала от абсурда момента.

Они стояли на четвереньках, пошатываясь, как два участника конкурса «Кто дольше продержится на фитболе без подготовки».

Семён, не смущаясь ни на секунду, выдал:

– Так, девонька, сейчас будет техника страстной лягушки! Главное – дышать и верить в победу!

Кляпа, задорно захихикав у Валентины в голове, ядовито протянула: – Валюша, дыши—дыши, это же не просто лягушка, это целый фестиваль похоти! Сейчас ты, как честная фермерша, перейдёшь на новую позицию: выращивать урожай счастья прямо на кроватных грядках! Давай, задери—ка хвостик, моя страстная редиска!

И снова движения, снова медленные перекаты тел, снова запах их кожи, соли, надежд и чего—то очень живого.

Валя ощущала его ладони на своих бёдрах, его жар, его рваное дыхание на шее. Она чувствовала, как с каждым движением стягиваются незримые нити между ними – глупые, неловкие, смешные, но такие настоящие.

Оргазм накрывал её постепенно: сначала лёгкой дрожью в ногах, потом вибрацией в пояснице, потом оглушительным ударом удовольствия, заставившим её закусить губу, чтобы не закричать слишком громко.

Кляпа орала что—то восторженное про бесплатный аттракцион для нервной системы, но Валя уже не слышала слов – только ритм, только тепло, только себя.

Семён тем временем, потный, сияющий гордостью, как дитя на утреннике, ухмылялся:

– Давай, Валюша, сейчас боковую чакру активируем!

И ловко уложил её набок.

Они слились в едином сплетении рук и ног: его грудь прижималась к её спине, его дыхание горячими порывами обжигало ухо. Валентина чувствовала, как его рука скользит вдоль её талии, как его бедро прижимается к её бедру, как их тела находят свой общий ритм, свой общий такт, будто в этом хаосе наконец родилась гармония.

В какой—то момент она потеряла контроль полностью.

Оргазм накрыл её, как лавина, размазывая границы времени, пространства и её собственной личности. Она дрожала, стискивая простыню в кулаках, растворяясь в белом шуме собственного восторга.

В ту же секунду, когда её сознание вспыхнуло и померкло в ослепительном блаженстве, Семён простонал что—то нечленораздельное и обессиленно прижался к её спине.

Их стоны, слившиеся в одном странном аккорде – тяжёлом, натужном, почти победном – наполнили номер странным, неестественно торжественным эхом.

Пружины кровати издевательски хрюкнули в такт последнему спазму их вздохов.

Кляпа, захлёбываясь смехом и счастьем, выдохнула у неё в голове:

– Валюша…