Кляпа 3 - Алексей Небоходов

– Грусть.

Психолог что—то отметил в блокноте с той доброй внимательностью, которую обычно уделяют странным детям в детском саду.

Следующая картинка: синяя полоска с острыми рваными краями, как нервный росчерк пера. Валя уныло сказала:

– Тоска.

Третья картинка, где цвета расплывались в нечто напоминающее раздавленную клубнику, вызвала у неё внутренний зевок, который она подавила со всей силой воли.

– Непонимание, – выдохнула она.

Кляпа закатила глаза так сильно, что Валентина почти физически ощутила вращение в черепной коробке.

– Валюша, миленькая, – проворковала она ехидно, – если ты ещё пару раз выстрелишь такой скукотищей, я сама вылезу наружу и устрою тут спектакль с балетной паузой на люстре.

Психолог, словно подбирая момент, достал следующую карточку. На ней были переплетения линий, образующие нечто странно—провокационное: рисунок мог быть всем и ничем одновременно, но Валя в это мгновение увидела там кое—что совершенно конкретное.

Словно внутри неё взорвался салют абсурда, вырвавшись наружу без всяких фильтров, тормозов и даже мысли о последствиях. Валентина вскинулась с места так резко, что стул скрипнул и откатился к стене. Она ткнула пальцем в Михаила Сергеевича с такой решимостью, словно только что нашла виновника всех своих бед от школьной столовой до последнего проваленного экзамена, и выкрикнула:

– Вот с этим!

А затем, ведомая абсурдной решимостью, граничащей с приступом буйной комедии, шагнула вперёд и, прежде чем сознание успело затормозить, схватила его через тонкую ткань брюк за самый очевидный, живой и абсолютно неприкосновенный атрибут мужского достоинства.

Время замерло. Похоже, сама гравитация в кабинете на секунду забыла, как работать. Даже пыльные солнечные лучи, пробивающиеся сквозь шторы, словно застопорились в воздухе.

Михаил Сергеевич сидел неподвижно, будто его только что впечатали в стул ударами методички по голове. Глаза у него стали такие, словно он одновременно увидел конец света, налоговую проверку и свадьбу бывшей жены с лучшим другом.

Валентина застывала вместе с ним. Рука, застывшая на предмете преступления, казалась теперь чужой, не принадлежащей ей, как будто какой—то неведомый хулиган подбежал, всучил ей эту нелепую инициативу и скрылся, оставив её одну на месте преступления.

А в голове, в центре всего этого абсурда, на розовом облаке ликования, плясала Кляпа, визжа так, что внутренние уши заложило:

– Валюша! Вот это диагностика! Пять баллов, без пересдачи! Сразу к сути! Без вступлений и методических ошибок! Всё по канонам психотерапии – обострение, перенос, глубокая проработка темы! Молодец! Я в тебя верила с первого дня, как только увидела твой бадлон!

Валентина, красная, как пожарный автомобиль на параде, с трудом оторвала взгляд от своей руки. Мысль о том, что нужно немедленно отпустить захваченное, боролась в её голове с парализующим ужасом: как объяснить, что всё это случайность, ошибка, недоразумение, абсурдная вспышка безумия, вызванная тяжёлым случаем Кляпы в острой стадии?

Михаил Сергеевич всё ещё не двигался. Похоже, его внутренние системы защиты просто выключились от перегрузки. Даже блокнот выпал из его рук на стол, оставив на листе кривую, как линия жизни шизофреника, черту.

Кляпа, между тем, не собиралась останавливаться. Она торжественно провозгласила:

– Диагноз: хроническая нехватка мужского тепла! Срочно назначить курс терапии: по три объятия в день, профилактический флирт и витамин С в форме сладких поцелуев! Начать немедленно!

Валентина наконец с усилием вернула себе контроль над мышцами, разжала пальцы и, словно преступник, у которого на руках только что исчезли улики, отступила на шаг назад, едва не споткнувшись о всё ещё откатившийся стул.

Психолог моргнул. Медленно, с такой осторожностью, с какой археологи прикасаются к древним мумиям, поднял глаза на Валентину. И в этом взгляде было всё: запоздалое осознание ситуации, профессиональная боль, немой крик «За что мне это?» и тонкая, почти незаметная нотка паники.

Валентина, осознавая, что момент ещё не спасён, а скорее похоронен с почестями абсурда, попыталась выдавить из себя что—то внятное. В горле пересохло так, будто туда всыпали мешок муки. Она пискнула:

– Простите…

И тут Кляпа не выдержала и взвыла:

– Простите?! Валюша, да ты кумир всех альтернативно адекватных бабочек разума! Не извиняйся, требуй медаль за вклад в науку!

Михаил Сергеевич глубоко вздохнул. Дыхание у него получилось таким тяжёлым, как будто он только что финишировал на марафоне, на котором его догоняли разъярённые пациенты. Он медленно отодвинул карточки в сторону, сделал паузу, в которой помещались и стыд, и безысходность, и смирение, и мягко произнёс:

– Возможно, стоит рассмотреть гипотезу о переносе эмоциональных состояний.

Валентина замерла в неловком полушаге, словно стояла на краю ледяной пропасти, в которой клокотали стыд, паника и абсурд. Михаил Сергеевич, напротив, выглядел так, будто его только что выдернули из безопасного мира методик и протоколов прямиком в анекдот, рассказанный шёпотом на родительском собрании.

В голове Валентины клубилось чёткое, звонкое осознание: если сейчас она ничего не сделает, Кляпа возьмёт бразды правления в свои непредсказуемые лапки. А значит, либо минимизировать ущерб самой, либо позволить превратить этот кабинет в арену цирка сюрреализма.

Словно в замедленной съёмке, Валя шагнула вперёд, сглотнув ком в горле. Отражение в очках психолога показалось ей карикатурно перепуганным – но отступать было уже некуда. Прежде чем здравый смысл успел выкрикнуть протест, она наклонилась и поцеловала его.

Не неловким, извиняющимся движением, а решительно, так, как будто пыталась запечатать все свои страхи, вину и тревоги в одном—единственном действии. Губы соприкоснулись – сначала осторожно, как разведка боем, а затем с растущей страстью, с той отчаянной интенсивностью, которой обычно хватает только людям, прыгающим с моста без страховки.

Язык скользнул внутрь – неуклюже, но горячо, как будто Валентина пыталась на ощупь найти там объяснение всему, что с ней происходило. Она игралась, водила им, заполняя пространство между ними своим смешным, странным, неожиданно напористым существованием.

В это же время рука, ещё дрожащая от недавнего шока, но уже движимая новой, сумасшедшей решимостью, нашла его ширинку. Пальцы нащупали застёжку и, запутавшись сначала, как в сложном квесте для школьников, всё же справились. Молния разошлась с лёгким шорохом, похожим на шёпот предательства.

И, прежде чем мозг Михаила Сергеевича окончательно собрался с мыслями, Валентина, ведомая, скорее, внутренним вихрем Кляпы, чем собственными желаниями, уже начала нежно, осторожно, словно боясь повредить тонкую нить реальности, ласково гладить его мужское достоинство сквозь ткань.

Психолог дёрнулся, как школьник на первом уроке танцев с девушкой, когда внезапно оказывается, что руки куда—то не туда попали. Он замер, потрясённый, обездвиженный, с лицом человека, который одновременно переживает кризис среднего возраста, смену работы и