Кляпа 3 - Алексей Небоходов

Валентина слушала это сквозь пелену усталости, ощущая себя не столько участником событий, сколько случайной тряпкой, на которую пролили ведро психоделического компота.

Где—то в глубине сознания оформлялась мысль: санаторий, в который она так наивно надеялась убежать от своих проблем, оказался не тихой гаванью, а настоящим парком аттракционов, где все карусели сломаны, а клоуны устраивают оргии на глазах у детей.

И, что самое страшное, Валентина начинала подозревать: назад пути уже нет. Старой, скромной, правильной себя она больше не найдёт ни в одной из щелей этого тронутого времени пространства.

Тихий смешок Кляпы завершил эту короткую философскую элегию:

– Добро пожаловать домой, Валюша. Здесь у нас весело, абсурдно и, что самое главное, совершенно безнадёжно. Отпусти поводья. Жизнь сама тебя прокатит. Правда, иногда лицом по асфальту, но ты уже привыкнешь. Ты же теперь почти профессионал.

Валентина закрыла глаза, спряталась в тёплую темноту собственных век и позволила себе уплыть в никуда, в сладкую, тупую дрему, где не было ни психологов, ни администраторов, ни предсказательниц с пропахшими уксусом картами, ни даже себя самой – только море серого, безличного покоя.

Глава 6

Утро пришло к Валентине без спроса, наглым и самодовольным, как почтальон с повесткой. Она открыла глаза с тем видом, с каким обычно открывают давно забытый контейнер в холодильнике – с обречённым подозрением. Мир не рухнул, потолок всё так же уныло трещал в уголке, а запах вчерашнего санаторного белья бодро давал понять: да, это реальность, а не весёлый сон с психотерапевтом в главной роли.

Тело чувствовало себя неожиданно прилично, что само по себе настораживало. Неужели вчерашний подвиг – первый за всю жизнь нормальный вечер с мужчиной без апокалипсиса – не был плодом воспалённого воображения? Воспоминания всплывали нерешительно, как ленивые медузы: рука психолога на её запястье, его спокойный, чуть грустный взгляд, их близость, лёгкая дрожь в животе, от которой хотелось смеяться и плакать одновременно.

Валентина перевернулась на спину, закинув руку за голову и уставившись в потолок с выражением человека, который в равной степени готов либо начать новую жизнь, либо немедленно сбежать на край света в мешке из—под картошки.

И вот в этот почти трогательный момент надежды в её сознании бодро и без приглашения вломилась Кляпа.

– Ого! – с неподдельным восхищением провозгласила она, звуча так, будто комментировала победу свиньи на балетном конкурсе. – Кто вчера у нас рвал шаблоны на британский флаг, а потом гордо топтался по остаткам моральных принципов, как трактор по цветочкам?

Валентина издала сдавленный стон и натянула на себя одеяло, как бронежилет. Ей хотелось верить, что если спрятаться достаточно глубоко, если не шевелиться и не думать, то, возможно, Кляпа потеряет к ней интерес и отправится издеваться над кем—нибудь другим. Например, над чайником на тумбочке.

– Спокойно, Валюша, спокойно, – продолжала Кляпа, упиваясь собственной находчивостью. – Первая победа – это как первый блин: кривой, подгоревший, но зато сытный! А ещё жирный! А ещё липкий! И очень стыдно после него на следующий день!

Валентина вздохнула в подушку, ощущая, как её утреннее воодушевление тает, словно неудачно сваренная каша, оставленная на батарее.

Кляпа между тем, не снижая градуса веселья, начала методично анализировать вчерашний "подвиг", щедро сдабривая его комментариями:

– Так, значит: противостояние внутреннему ханжеству – галочка. Первая инициатива в сторону живого мужчины – галочка с тремя восклицательными знаками. Физический контакт без катастрофического провала – галочка, звёздочка и похлопывание по спине. Однако! – торжественно объявила она. – Объявляю тревогу второго уровня: пациентка пребывает в состоянии аномальной эйфории, грозящей спонтанной регрессией до состояния "Я всё перепутала, срочно обратно в бункер".

Валентина стянула одеяло с головы и зло уставилась в потолок. Она прекрасно знала: стоит чуть—чуть расслабиться, позволить себе поверить в светлое будущее – и реальность мигом выкатит ей по голове бетонной плитой из расчёта "а не расслабляйся".

– Кстати, – продолжала Кляпа в тональности медицинского консультанта на грани нервного срыва, – вчера ты совершила стратегическую ошибку. Ты насладилась. Причём внаглую! Без санкций! Без протоколов! Без разрешения! Это же практически открытый бунт против собственной биографии!

Валентина зажмурилась, вспоминая обрывки вчерашних ощущений: как сама протянула руку, как прервала его вежливую растерянность, как буквально потянула к себе, не давая шансов уклониться. Его удивлённый, тёплый взгляд, слабое, почти виноватое сопротивление – и ту первую трепетную близость, за которую она отвечала сама, впервые в жизни, без приказа, без стыда, без страха, просто потому что захотела.

– А теперь последствия, – ехидно подтвердила Кляпа. – Первый симптом: растерянность. Второй: сомнения. Третий: полная неспособность трезво оценивать угрозу. Например, забыла, что за нами уже выехали с космическими наручниками и добровольной эвтаназией в подарок?

Валентина обречённо уткнулась лицом в ладони, чувствуя, как радость и тревога, страх и тихая гордость сплетаются в тугой клубок у неё под рёбрами. Ей хотелось одновременно выть, смеяться, бежать на край света и оставаться здесь, в этом дурацком санатории, где вчера – впервые за долгое время – всё было по—настоящему.

Кляпа, между тем, перешла на тон строгого учителя:

– Итак, план на сегодня: держать хвост трубой, глаза – лягушкой, а внутреннюю истерику – вежливо припорошить пудрой уверенности. Всё ясно, Валюша?

Ответить Валентина не успела. Вместо этого она снова рухнула на спину, раскинув руки в жесте вселенского отчаяния, которое в её случае всё больше походило на абсурдную каперскую комедию с элементами психологического триллера.

И где—то, под этим одеялом, среди обрывков надежд, страхов и ядовитого хихиканья Кляпы, Валентина вдруг почувствовала: всё только начинается.

Неожиданно в еёголове повисла тишина. Ненадолго, но настолько ощутимо, что она даже приоткрыла один глаз, с подозрением уставившись в потолок, как будто ожидала, что оттуда сейчас выпадет что—то крупное, тяжёлое и крайне неприятное.

Когда Кляпа заговорила снова, её голос уже не был весёлым. Веселье куда—то испарилось, будто его вытянули гигантским шприцем вместе с остатками кислорода. Осталась только сухая натянутость, звенящая, как проволока на грани разрыва.

– Валентина… – начала Кляпа осторожно, как человек, который собирается сообщить родственникам о пропаже чемодана с наследством.

Валентина, не вставая с кровати, медленно натянула на себя одеяло до самых глаз, решив, что если она будет молчать и не дышать, то плохие новости её не найдут. Опыт, правда, подсказывал, что плохие новости всегда приходят по адресу, даже если адресат пытается спрятаться за старой газетой или под кроватью.

– Тут такое дело… – Кляпа