Кляпа 3 - Алексей Небоходов

В голове закружились панические мысли, каждая нелепее другой. Может, паралич? Может, она теперь овощ? Может, это за вчерашний эксперимент с трёхслойной шавермой на ночь? Всё бы ничего, если бы не появившийся внутри знакомый, вкрадчивый голос – ласковый, как наждачка по сырому колену: "Расслабься, дорогуша. Сегодня рулю я."

Где—то в глубине сознания Валентина заныла и заплакала. Мысленно, конечно. Настоящими слезами она бы сейчас удавилась от собственного бессилия, но даже этого роскошного удовольствия тело ей не предоставило. В полной беспомощности она осталась без права даже моргнуть. Настоящая VIP—ложа в театре ужасов, где главный актёр – её собственная кожа.

Тем временем Кляпа, как заправская хозяйка нового холодильника, взялась за ревизию. Встав перед зеркалом, она осматривала Валентину с таким интересом, будто только что выловила её из корзины с уценёнными товарами. Провела пальцами по шее, подцепила ключицу, задумчиво надавила на скулу – и всякий раз вздыхала так, будто оценивает треснувшую фарфоровую куклу на блошином рынке.

Пальцы неспешно скользили по коже, нащупывая под ней слабую дрожь ужаса. Валентина ощущала каждое прикосновение с той же остротой, с какой кошка ощущает взгляд собаки через три стены и две закрытые двери. Наблюдая это странное шоу, она начинала понимать: хуже быть не может. Как бы не так.

Кляпа уже расправила плечи, выгнула бедро и оценила в зеркале результат своих стараний. Увиденное явно пришлось ей по душе. Проблема была только в том, что всё это время Валя орала внутри так, что её внутренняя вселенная дрожала от акустики.

Следующим шагом стала церемония перевоплощения, и если бы Валентина могла, она бы заорала: "Нет!" – так громко, что лопнуло бы зеркало. Но Кляпа лишь хмыкнула и с энтузиазмом вытянула из шкафа короткое чёрное платье, такое, в каком приличные девушки разве что на кастинг в фильм ужасов идут, и то в роли первой жертвы. Платье, вопреки законам скромности, было не просто коротким – оно скорее напоминало компромисс между кусочком ткани и чистой наготой.

На ноги были водружены алые туфли на таких каблуках, что Валя, ещё в здравом уме, с их помощью могла бы успешно забор перелезть, а потом, возможно, и шею свернуть. Но теперь выбора у неё не было. Всё происходило с беззастенчивой торжественностью, как будто Кляпа собиралась не в город, а на вручение премии за вклад в дело общественного соблазнения.

Макияж стал отдельным актом этого безумного спектакля. Кляпа шла по лицу Вали кисточками и карандашами так, словно перекрашивала старый фасад перед приездом комиссии. Щёки – румянец цвета "помидор после бани", глаза – угольно—чёрные, будто Валя готовилась к выступлению в группе "Кисс". Губы стали такими алыми и вызывающими, что ими можно было сигналить кораблям в тумане.

Когда преображение подошло к концу, Кляпа заставила Валентину долго и тщательно вертеться перед зеркалом. С разных ракурсов, с изгибом, с поворотом головы, с полуулыбкой. И каждый поворот добавлял градус ужаса в бедную душу заточённой наблюдательницы. Всё это выглядело так, как если бы монахиню внезапно назначили лицом рекламной кампании нижнего белья.

И, как ни странно, где—то в самом—самом глубоком, стыдливо закрытом ящике её сознания мелькнула предательская мысль: "А ничего… Так даже красиво…" Валя сама испугалась этой мысли больше, чем всего происходящего. Мир окончательно сошёл с ума.

Кляпа не торопилась. Она наслаждалась каждой секундой, каждым вздохом, каждым взглядом на своё новое, свежеотполированное владение. В движениях чувствовалась неспешная, но властная радость. И чем дольше длилось это странное утро, тем яснее становилось Валентине: день будет очень, очень длинным.

Особенно если учесть, что Кляпа, закрутившись у зеркала, вдруг решила устроить фотосессию. Селфи в полный рост, портреты с губками бантиком, фотографии с демонстративным выгибанием бёдер. И всё это – для чего? Конечно же, чтобы обновить профиль Валентины в тиндере и сопутствующих ресурсах сомнительного качества. При этом Кляпа издавала такие сладостные комментарии в стиле "О-о-о, да ты – огонь!", что Валя изнутри сжималась до размеров вяленой клюквы.

Процесс был настолько увлекательным, что в какой—то момент Кляпа даже начала петь, вполголоса фальшивя и при этом тряся задом перед зеркалом. Валентина, к счастью, была парализована, иначе точно бы захохотала или, на худой конец, расплакалась.

Взгляд на часы дал понять: на работу они и так опоздали. Что, впрочем, Кляпу только развеселило. "Лучше опоздать эффектно, чем прийти вовремя в костюме дохлой устрицы," – заявила она с достоинством настоящего стилиста—революционера.

Валентина понимала: возвращения назад уже нет. Сегодня она – ходячее воплощение всех своих ночных кошмаров, дополненных помадой цвета "кровь девственницы" и туфлями "сломай себе лодыжку сам".

А впереди маячила только неизвестность. И каблуки.

Валентина – вернее, её временная квартирантка Кляпа – вышагивала так, будто собиралась не на работу, а на открытие модного борделя в центре мегаполиса. Каждый каблук её туфель отпечатывал на асфальте не следы, а вызов обществу. Каждое движение бёдер казалось обращением к народам всех континентов: "Любуйтесь, недостойные!"

Тёплое майское утро, пропахшее цветущими каштанами и свежестью влажного асфальта, расступалось перед ней, как Красное море перед Моисеем. Прохожие останавливались, таксисты сворачивали шеи, дворники замирали с метлами в руках. Один дедушка на лавочке даже перекрестился, не в силах осознать, что весна внезапно обернулась катастрофой его привычного мира.

Валентина внутри тела всхлипывала и умоляла Господа о незаметности, но Кляпа, как паровоз с живой манией величия, уверенно двигалась к метро, не замечая ни ужасов, ни надежд окружающих. Только кивала себе в зеркало витрин: мол, да, я – совершенство, я – торжество жизни над унынием.

На станции метро начался отдельный цирк. Первым вызовом стала эскалаторная полоса препятствий. В нормальной жизни Валентина держалась за поручень обеими руками, как утопающий за спасательный круг. Теперь же Кляпа, конечно, гордо вздернула подбородок, отпустила поручень и пошла, покачивая бёдрами так, что несколько мужчин чуть не споткнулись на своих скользких подошвах.

Когда состав подкатил, полный запахов утреннего кофе, духов с жасмином и свежевыстиранных футболок, Кляпа ловко нырнула внутрь и тут же заняла позицию в центре вагона. Как королева бала, только без короны – зато с таким выражением лица, что при малейшем движении можно было услышать фанфары.

Внутри Валентина стонала. Она чувствовала себя голой на школьной линейке. Причём в феврале. Причём на заднем ряду, где стоит самый гадкий учитель физкультуры. Все взгляды в вагоне слиплись на ней,