Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

– Ай, забыл!

– А голову ты дома не забыл?

– Акулин, не будь ты язвой такой!

– Ладно – не пригодится твоя палка. Ты тольки эт самое… зараз мене слушай и не делай чего не скажу, понял? И не мешай мне.

За стопкой дров пошевелил лапками-ветками банник, ухнул грозно и растворился, стоило знатку сделать шаг в его сторону.

– Нехорошо гэта… – пробормотал Дема. – Мы даже в гости не напросились, банник вона недовольный.

– Надо так… Доставай ногу.

– И чаго с ней робить?

– Печь топи.

Дема сглотнул. Не нравилось ему происходящее. Он достал из мешка ногу мертвеца, отпиленную у безымянного партизана, кочергой открыл притвор и бросил ногу внутрь. Угли зашумели, враз охватив плоть пламенем; дрянно пахнуло жареным мясом.

– А зараз чаго?

– Теперь парку поддай! Да не с таза, с фляги! Мы на кой мертвую воду набирали?

«Так вот зачем водица та нужна была…»

Дема скрутил крышку и брызнул на горячие камни около печки.

– Всю лей, не жалей! На веник только плесни малясь, а то размахрится.

Он вылил всю воду с фляги. Пара поднялось как будто с таза; все кругом заволокло душной мглой, не продохнуть.

– Ну что, поехали?

Акулина схватила один из веников – тот, что из репейника, – и ка-а-ак хлестнула Дему по лицу.

– Ты шо-о-о-о? – обиженно протянул юный зна́ток, стряхивая со щек колючки. Потом несильно, в отместку, хватил Акулину чертополоховым веником по упругому заду.

– Бьешь як девка! Мацней давай!

И сызнова ткнула веником Деме прямо в самую морду – тот зафыркал, отряхиваясь, что твой пес.

– Да ты с ума сдурела, шо ль? – возопил он и ударил, на этот раз уж посильнее, для острастки.

– От так, Дема! От так добре! Давай, не жалей меня!

И под пыхтение и треск дров двое знатких принялись хлестать друг друга. Было что-то первобытное, жуткое в этой молчаливой дуэли на вениках. Чертополох больно драл нежную кожу на сосках Акулины, оставлял длинные красные ссадины на плоском животе. Деме тоже доставалось – весь он был покрыт с ног до головы колючками и мелкими кровоточащими ранками: добрый получился веничек. Из-под полков то и дело казал клочковатую бороду банник – на его недовольном личике так же сверкали зеленые кошачьи глаза.

Нечистый, хоть и робел перед знаткими, но уже показывал, кто тут хозяин, – кидал угольки под ноги, дышал удушливым раскаленным паром, который вонял не то гнилью какой, не то тухлыми яйцами.

– Да отвянь ты! – шикнул на него Дема и хлестнул-таки Акулину по лицу. Та застыла, держась за рассеченную острым сучком щеку. Зна́ток застыл.

– Акулинка… Ты гэта, прости мене…

– Бог простит, – азартно прохрипела она, вновь кидаясь в атаку. – Хоть и это навряд ли. Давай, Дема, бей да не жалей, покуль кожа ремнями не полезе.

Так они истязали друг друга, пока от веников не остались одни лишь тонкие розги. Два голых тела сверкали мокрой в кровоподтеках кожей в свете разгоревшейся печки. Банная нечисть, уже не стесняясь, брызгалась кипятком, кидалась угольками и вообще всячески намекала незваным гостям, что дальше будет только хуже. Пара от маленькой фляжки навалило столько, что Дема едва мог разглядеть в его клубах красную, будто индеец, Акулину. Благо хоть прикрываться теперь не треба. На грудь Акулины, которую та уже не скрывала, юный зна́ток почти перестал обращать внимание – ну грудь да грудь. Хотя красивая, зараза…

После очередного удара Акулина оглядела жалкий огрызок в руке и отбросила в сторону – взаимная экзекуция закончилась.

– Вот и попарились… Одевайся давай, – сама тоже начала натягивать платье. – Теперь самое тяжкое нам предстоит, Дема.

– И что же? – он с трудом надевал штаны, пытаясь отдышаться. Присел на полок, и в задницу тут же впилась заноза – привет от банника. Да и штаны с рубахой больно скребли по свежим ссадинам от веников.

– А вот что! – сказала Акулина.

И, присев на корточки, она сунула руку меж полков. Оттуда жалостливо завизжало; Акулина вытащила наружу брыкающегося маленького человечка с зелеными глазками, бородой и острыми кошачьими когтями. Человечек заверещал, извернулся и полоснул Акулине по лицу когтями – чуть глаз не вынул, но знатка и не думала разжимать хватку.

– Держи его, потом не поймаем!

Дема, едва не коченея от осознания, какое совершает святотатство, схватил взвизгнувшего банника за бороду. Глянул на Акулину – чего делать-то?

– Соль! Соль четверговая где у тебя? И нож?

Сверток с солью был в кармане гимнастерки, а гимнастерка – где-то тут, под ногами. Кое-как, держа вырывающегося банника, они отыскали в клубах пара влажную гимнастерку. Вся она была в мелкую дырочку – обдериха постаралась. Акулина сунула руку в карман, набрала полную горсть и на глазах изумленного Демы сыпанула солью прямо в визжащий рот нечистого. Тот закашлялся, отвернул голову, почти все просыпалось мимо. Банник плевался и верещал пуще прежнего.

– Пасть держи ему! – рявкнула Акулина, уставившись на ученика синими жестокими глазищами. Зна́ток схватился за челюсть банника, надавил по бокам, раздвинул шире – Акулина засыпала в трепыхающуюся глотку всю оставшуюся в мешочке соль. Из пасти повалил вонючий дым; они отпустили банника, паскудник упал на неструганые доски своей бани, отчаянно крича, извиваясь от невыносимой боли. В унисон ему завопила из-под полока обдериха.

– Нашто гэта все? – спросил в ужасе Дема. – Чаго он дурного зробил?

– Ничего, – Акулина достала из его гимнастерки длинный, с тонким, источенным лезвием нож. – Надобно так.

– Для чаго такое творить?

– Для того, о чем ты сам просил! Не помнишь разве? «Акулин, а есть якой обряд абы способ, шоб всю гэту погань с Беларуси изгнать?» – передразнила она его голос, и Дема сгорбил плечи, с жалостью глядя на страдающего банника. – Вот и есть твой способ, о котором ты просил! Другого нема! Ты обещал уже, нет дороги назад! Иль ты струсил, развернешься и уйдешь?

– Мое слово – кремень, – угрюмо набычился юный зна́ток.

– Тады держи его крепче.

Маленькое кашляющее создание отчаянно хотело жить, но тонкое лезвие разило безжалостно – сперва отсекая одну маленькую ножку, затем вторую. Дема вдруг осознал, что держит в руках уже не самого банника, а две отчекрыженные конечности. Сам же банник тут же, тяжело и невыносимо медленно пополз куда-то прочь – туда, где тянула к нему руки из-под полка рыдающая обдериха: мертвецкий пар да веники лишили сил банную нечисть.

Банник стонал, рыгал черной блевотиной вперемешку с дымом и зыркал на убийц кошачьими глазами – не со злобой, а с мольбой оставить ему хотя бы такую его искалеченную жизнь.

– Зачем его