Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

лежал раздувшийся труп лошади – торчали наружу ребра, проглядывавшие сквозь тонкую кожу, скалилась морда с торчащими зубьями. Ее, бедную, немцы пристрелили во время переправы.

– Тут вода мертвая, – указала знатка, – набери полную флягу.

Дема раскрутил колпачок и зачерпнул стоялой воды из оврага – вонючей, пропитанной мертвечиной. Сам фыркнул, пообещав себе позже выкинуть фляжку – пить из нее больше нельзя.

– Молодец, – похвалила Акулина. – Сховай – завтре пригодится. По́йдем в другое… место.

И отправилась дальше, вглубь темной чащи, где даже совы не ухали. Нечисть в лесу затихла, словно чего выжидая и наблюдая за двумя знаткими внимательными, вспыхивающими тут и там во тьме зенками.

Шагали они долго сквозь ночной лес, спотыкаясь на валежнике и в овражках – Акулина сказала света с собой не брать. Пришли в итоге к яме какой-то посреди поляны – Дема нагнулся, глянул внутрь. Лунный свет выхватил лежащие в глубине три трупа. Они были вздутые, словно беременные, у одного на груди висела табличка с надписью «Партизан» по-немецки.

– Гэта кто? – спросил он отупело.

– Соотечественники наши, невинно убиенные, – отрывисто сказала знатка. – Шо, утечь захотел? Ну так беги, никто не держит!

– Не. Не сбегу; и не такое видали. А за шо их?

– Не видишь разве? Партизаны, як и ты! Раз не убежишь, то тады волоки-ка того за ноги из ямы. Одного надобно.

Он спустился, скользя сапогами по влажной земле. Выволок оттуда, хрипя от усилий, один труп наверх. У мертвеца были замотаны ноги, обвисшее пузо колыхалось, будто бурдюк с болотной водой. От мертвяка пахло, как из компостной ямы. В бледном лбу темнело аккуратное отверстие от пули.

– Похоронить их, шо ль, по-людски? – нерешительно спросил зна́ток.

– Позже схороним. Зараз надо его… – Акулина нерешительно замолкла, глядя на труп партизана блестящими глазами – будто плакать собралась.

– Чаго треба?

– Ногу ему отрубить…

– Ты сдурела, шо ль? – зашипел он знатке в лицо, но та не отступила ни на шаг – лишь смотрела на него льдистыми очами.

– Кто сдурел? Я? Забыл, чего пообещал? Слово-кремень, а, Дема?

– Не, ну я думал… – стушевался ученик, не в силах посмотреть прямо на Акулину, встретиться с ее новым странным взглядом – с ядовитой сумасшедшинкой, плещущейся где-то в глубине.

– Чаго ты думал? Шо все так просто будет? Чаго просили – то и получили! Нате, хавайте! Обряд ты хотел? Вот он, твой обряд! Ногу ему рубай!

– А чем рубить? У мене топора нема…

– Ножом пили!

И он, присев на корточки, долго и мучительно пилил окоченевшее мясо острым ножом – будто сало с ледника, оно махрилось и нехотя слезало слоями с кости. Засочилась темная и вязкая, застоявшаяся кровь. На суставе стало совсем туго, и вот уже Акулина присоединилась, и они оба принялись раскачивать-отрывать несчастному партизану ногу ниже колена. Наконец, мертвая плоть сдалась, и они оба повалились на спину, держась за ногу, как за репку. Акулина кивнула.

– Сойдет… А таперь на кладбище наше по́йдем – чертополоха собрать треба да репейника.

– На кой?

– Помнишь же – без вопросов.

– Помню…

Придя на погост деревенский, они долго простояли у входа, прося разрешения у Хозяина кладбища – известное ж дело, что без спросу в баню да на упокоище соваться нельзя. Особливо им, знающим. В конечном итоге ухнула с дерева сова, сверкнула зелеными круглыми глазищами, давая разрешение – двое знатких кинулись собирать травы. От усталости Дема уже едва перебирал руками, рвал чертополох да поглядывал в сторону Задорья – а ну как немцы с патруля увидят, что они тут шастают посреди ночи? И вздрагивал от каждого шороха, не мертвецов боясь: живых. Набрали они по вот такенному букету чертополоха с репейником, приплелись домой уже под утро да спать улеглись. Дема провалился в сон, как в глубокую, темную яму – будто умер. Его растолкала уже после полудня Акулина. Она как будто успокоилась, собралась, посерьезнела – почти как раньше.

– Ну шо, готов?

Дема сглотнул, почувствовав, как во рту пересохло. Что ж там за обряд такой, что этакой дряни натаскать надобно? Такого мандража он и перед первым боем не испытывал. Там все было ясно – здесь гитлеровцы, здесь мы. А тут что ясного? Что ж такое самое дорогое отдать придется и кому? И грех…

– Готов… – прошептал он.

Акулина потрепала его по плечу и внезапно поцеловала в лоб. Махнула рукой, приглашая к столу.

– Пошли, отобедаем напоследок… Я борща сварила.

– И чаго дальше? – нетерпеливо воскликнул сосед – его голос из соседнего «стакана» звучал глухо и как-то чужеродно. – Договорились вы с чертом-то?

– Погодь, я ж про черта ниякого не говорил… – задумчиво пробормотал Демьян. – Я сказал, шо в баню значалу сбирались.

– Не, ну гэта и так понятно, куды яшчэ с таким инвентарем? Дык чаго вы, в баню-то пошли, не?

– Пошли…

Заслышав шаги пупкаря по продолу, Демьян как припадочный заорал:

– Эй, начальник, ты пожрать-то дашь?

– Ща принесу, не вопи…

Пупкарь принес баланду, сунул в «робот» шлемку с кружкой. Демьян склонился как мог, просунул голову в отверстие. Увидел лишь зеленое сукно солдатской формы, пуговицы и пряжку ремня со звездой.

– Гэта, слышь, служивый…

– Башку убери! – рявкнул пупкарь. – А то як дам по лбу!..

– Да ладно тебе, я сам служил… Не серчай, малой. Про Космача слыхал?

– Слыхал… Читал даже, в книжках, – стеснительно признался солдатик. – Дык ты чаго, с партизан, шо ль?

– Сын полка я, як в фильмах кажут. Тебе як звать?

– Гришкой…

– А я Демьяном буду, Рыгорычем як раз. Дык чаго, Гришка, выслушаешь просьбу?

– Ладно, кажи, чего хотел, – подобрел солдатик.

– Ты гэта… Соседа-то покормить моего забыл.

– Якого соседа?

– Ну гэтого! С соседнего «стакана»!

Тонкая мальчишечья рука озадаченно поправила ремень. Голос пупкаря промолвил задумчиво:

– Ты, Климов, сдурел там, да? Нема у тебе соседей. Один ты тут сидишь. Давай жри скорее, – и подтолкнул поднос с баландой.

Чувствуя, как холод расползается по спине, Демьян расслышал старческое хихиканье из соседнего «стакана». Тварь, что прикидывалась доселе зэком, заходилась от злорадного смеха – и слышать ее мог один только зна́ток. Он медленно, без аппетита, умял баланду, закусил хлебом и запил сладким холодным чаем. Вернул посуду пупкарю, коротко сказал:

– Дзякуй, Гриша. Хороший ты хлопец.

– В себя приходи, – сочувственно ответил из-за двери солдатик. – Всего-то сутки осталось тебе терпеть, потом в ШИЗО переведем.

И Демьян вновь услышал каркающий смех уголовника из-за стены. Повинуясь инстинкту, зна́ток просунул руку в незакрытый еще «робот», схватился за ремень пупкаря и крикнул отчаянно:

– Слышь, Гришка,